О любимых во весь голос плачу

-Щас-ссс я тебе отбивную пожарю! – сорвался старик на крик. – Обнаглел до края, дальше некуда. Где я тебе рыбы наберусь. Воровать меня не научили. А денег ни копейки. Вон мышей лови. Мыши пешком под столом ходят, а ты ухом не ведёшь. Привык при социализме на всём готовеньком. Ждёшь всё, выжидаешь. Надеешься на дядю. Я тоже из социализма. Он нас всех за семьдесят лет разучил работать. Все, как галчата, по открывали рты, неместо тебя, ждём, когда нам кто – то да чего – то даст. Кто пошустрее – те воруют по – черному. На это совесть надобно особую. Другие пытаются что – то делать, так не получается. Вот я прошлый раз картошку пытался продать, – старик говорил спокойнее, перестал кричать. – Целый день милиция гоняла у Киевского вокзала: «Идите и торгуйте на рынке». А там на рынке за место платить надо. Больше сотни, а у меня картошки всего на десятку. Понятно, им, милиции, порядок нужен на вокзале. У нас с тобой от этого порядка пусто в животе. Может кто- ни будь и купил бы мою картошку. Вот была бы и рыба тебе. – Кузя , видя, что ему больше ничего не дадут, стал нехотя лизать кефир. Кузьма продолжал разговаривать то ли с собой, то ли с котом. –  Ни картошинки прошлый раз не продал. Может сегодня повезёт. Поеду в одно местечко. Добрые люди подсказали. Тебе, милок, тоже надо менять жизнь. Хватит пролёживать бока. – Душевно поучал Кузьма Кузю. – Курам на смех получается: я ставлю мышеловку, а тебе и заботушки мало.

По радио пропикали сигналы. Кузьма  надел зелёный армейский бушлат, давно купленный у военных за бутылку. Обул белые валенки с коричневыми галошами, натянул потёртую нутриевую шапку. Подхватив сумку – тележку, толкнул ногой дверь. Кузя первым засеменил по ступенькам. Пока Кузьма возился с замком, Кузя у калитка запрыгнул на доску, прилаженную на заборе для него же стариком. Проходя мимо, Кузьма погладил кота: «Иждивенец ты мой. Жди. Я скоро вернусь».

Стоял небольшой морозец. Снег похрустывал под ногами старика. Было свежо, и легко дышалось. Кузьма направился к станции. Кузя скукожился на доске, внимательно провожая старика взглядом.

Подошедшая к платформе электричка глотнула толпу народа, помчалась дальше.

Зажатый со всех сторон пассажирами, старик, яко на крыльях, очутился в вагоне. В нужный момент вывернулся из людского потока, сел на свободное место. Огляделся. Кругом в основном молодёжь. Праздная, модно одетая, беспечно весёлая. Так ехал старик, рассматривая почти каждого. Люди, как люди. Заняты собой. Шумно разговаривали. Напротив старика сидел молодой человек в кожаной куртке, читал газету с цветными картинками. В какой – то момент парень перевернул страницу и с тыльной стороны листа на старика вдруг нагло уставились две совершенно голые молодухи. Они, держась за руки, кружились босыми ногами на снегу. Кузьма смутился от их наглости, словно своровал чего, стал озираться кругом, – не видел ли кто? Стыдоба – то какая! Старик вздохнул украдкой, зажмурил глаза, весь сжался, будто не девицы, а он сидел голый. Притаился, вроде бы как спит. Да разве уснёшь. Сразу мысли полезли всякие в голову. Почему – то сравнил одежду ехавших людей со своей. Стало стыдно за себя. Дожился.  За всю жизнь не заработал одежонки нормальной. Почему – то вспомнилось, как он вот в таком же бушлате после демобилизации ночами в третью смену морозил сопли в котловане Братской ГЭС. Тогда ещё комсомольский вожак Мишка Нищеглот подошёл к нему, похлопал по плечу: «Ничего, браток, вот построим … будет у нас всё. «Где же оно всё?»

-Болтун! – неожиданно сорвалось у Кузьмы с языка, да так громко, что все замолкли и обернулись в его сторону. Старик стушевался, подхватил сумку – тележку и пошёл к выходу.

На рынке около метро «Юго – западная» есть закуток специально для пенсионеров. Чья – то «очень умная» голова, чтобы заткнуть рот жалобщикам, отвела небольшую площадку пятнадцать на пятнадцать метров. За место здесь не берут. А за что брать? Прилавков нет, навесов то же. Просто голое место, но рядом с рынком. Старичьё, разложив на картонные коробки, соленья, капусту, картошку расположились сиротливо, но с определённой надеждой.

Кузьма притулился с краю, развязал сумку. Женщина – пенсионерка протянула ему картонную  коробку и слегка подвинулась, чтобы старику было просторнее. Кузьма выложил свой товар на коробку, стал ждать покупателей. И картошка, и морковка были на загляденье. Проходившая мимо женщина сразу их приметила:

-Хороши! Сразу видно, своими руками выращены. На обратном пути зайду, возьму.

-Жди вас, а как же! – сиплым голосом проводила уходящую покупательницу соседка Кузьмы, что подала коробку.– Мой отец тоже обещал вернуться. Ушёл на войну, и до сих пор нету.

-Возьму, возьму, – обернулась уходившая женщина, приветливо улыбаясь. – Только вот творога куплю.

-А на что брать? – вступила в разговор, стоявшая напротив с квашеной капустой низкорослая старушка. Глаза её часто моргали, слезились, словно она плачет. – У людей нет денег. Уже неделю вожу ведро капусты, не могу продать. Денег нет у людей, – повторила она, вытирая платочком глаза.