О любимых во весь голос плачу

Охотой как таковой у нас никто не занимался. Какая уж тут охота, если кругом поля и не единого кустика. Зверю часом и спрятаться- то негде. Это сейчас лесополосы, посаженные сразу после войны, перегородили все степные дали. А тогда шаром катись хоть сто километров и зацепиться не за что. Наверное, поэтому наш край Воронежский, южнее к Ростову, на диких животных был не особенно богат. Так мелочёвка: зайцы, может лисица где водилась. Иногда из Усманского заповедника забегали волки, правда, случалось это редко, но зато крепко. Однажды стая волков вырезала стадо овец, что для сельчан стало настоящим бедствием- жили-то не богато, каждая голова на счету. Погоревали, погоревали мои землячки, хотели было сообща купит ружья для отстрастки, но дальше разговора дело не пошло. Ружьё у нас всегда считалось привилегией зажиточных людей, стоило немалых денег.

–Выкинуть деньжищи, чтобы какая-то железяка на гвозде целыми днями мозолила глаза, не образа же, – так рассуждала бабушка Апрося, когда категорически отказалась дать денег сыну, моему дяде Коле.

Большой любитель животных, охотник в душе, он не успокоился. За два мешка проса, взятых тайком от матери, приобрёл двух щенков русской борзой. Бабушка долго косилась на них, душой чуяла – “тут что-то не так”, но докопаться до истины не могла, уж больно не хотела верить, что кто-то вот так запросто подарит собачат. Ругать дядю не ругала, но всякий раз, подливая в щенячью миску щец или каши-сливухи, попрекала: ” Не багатеи, сами бы завтра это доели.”

–Как назвал своих ребятишек-то? – спросила на второй день бабушка, боясь, что и в этом вопросе сын по молодости “чепуху сморозит”.

–Эта вот, что порыжей, Найда, – ответил дядя Коля, – а сестре её никак кличку не придумаю.

–Так и назови Сестрой, чего мудрить-то, – посоветовала бабушка, рогачом ставя в русскую печку чугунок с сахарной свеклой.

Дядя Коля в свои шестнадцать уже третий год работал конюхом в колхозе. Пятьдесят лошадей на четверых пацанов, таких же желторотиков, как и дядя – обуза не маленькая. Но главной и боевой задачей, по определению председателя колхоза, фронтовика Семёна однорукого, был племенной жеребец Летун. Рабочие лошади “пахали” от зари до зари. Красавец же Летун весь день не знал, куда деть свою кипучую энергию: бил копытами по стенам конюшни, разбивал колоду, грыз доски и слеги своего стойла. Чтобы жеребец ”не перегорал”, был всегда в нужной “форме”, дядя утром и вечером объезжал его. Кипенный, белый Летун на фоне тёмных полей, как приведение метался из края в край по горизонту. А зимой на белом снегу жеребца и вовсе не было видно. Наездник сам по себе носился по воздуху над полями, раздымая одежонку. Вскоре фантастическую картину дополнили две рыжие русские борзые.

Шедшая как-то в лавку бабка Фёкла, увидев “нечистую силу, за которой гнались две собаки”, упала на колени, чтобы возложить крёстные знамения, и расколола о пустую бутыль все яйца, что предназначались к оплате за “газ”( керосин ). Пришлось дяде возмещать старушкин убыток пойманным зайцем.

Найда и Сестра оказались исправными добытчиками. Почти каждый день дядя Коля приходил домой “ с мясом”. Это в войну-то!

В сорок пятом он ушёл в армию. Собаки сразу осиротели. Пропитание себе стали добывать сами. Бродили по полянам, в логах. В норах ловили сусликов и мышей и делали это удивительно ловко. Попадались в полях и зайцы. Пойманного косого собаки несли домой. Не было случая, чтобы они разодрали зайца, даже окровавленного никогда не приносили. Бабушка Апрося целовала их в острые мордочки, награждала щами и любимой кашей с тыквой.

Трофеи собачек особенно были кстати в сорок седьмом году. Сельчане пухли с голоду, нередко умирали. Мы же остались живы благодаря Найде и Сестре. Бабушка Апрося меняла заячье мясо на картошку или пшено, чтобы и собачек побаловать сливной кашей…

Однажды зимой Найда с Сестрой возвращались из Безгинова лога. В зубах Найда несла большого русака. Бежали уже по Гудовке (один из порядков-улиц села) Начали спускаться к мосточку, рядом с которым жил Ефим Левакин. Пренеприятный тип. Всю войну ходил с костылём, волочил прямую ногу. Работал в Хаве сторожем в НКВД ( что он там сторожил, ни кому неизвестно было ). Как только закончилась война, нога Левакина стала сгибаться, и до самой смертушки он костыля в руки больше не брал.

Ефим Левакин шёл как раз с вёдрами за водой к проруби. Повстречал собак, отнял у Найды зайца и положил его в ведро, чтобы никто не видел. Понёс домой. Собаки за ним. Подняли вой. Русская борзая и лаять-то по- настоящему не умеет, не то чтобы постоять за себя. Ефим стал палками отгонять их от дома. Они не уходят. Сели напротив сеней и сидят, воют.