О любви

Здесь любить не значит, как в Париже, видеть свою возлюбленную четверть часа в неделю, а остальное время ловить ее взгляд или пожимать ее руку: любовник, счастливый любовник, ежедневно проводит четыре или пять часов с женщиной, которую любит. Он говорит с нею о своих судебных процессах, о своем английском саде, об охоте, о служебных повышениях, и т. д., и т. д. Это самая полная и самая нежная интимность; он говорит ей «ты» в присутствии мужа и повсюду.

Один здешний молодой человек, очень, по его собственному мнению, честолюбивый, получил назначение на крупную должность в Вену (не более не менее как послом), но не мог привыкнуть к разлуке. Через полгода он бросил свою должность и вернулся за счастьем в ложу своей подруги.

Это постоянное общение было бы стеснительным во Франции, где в свете необходима некоторая аффектация и где ваша любовница говорит откровенно: «Господин такой-то, вы сегодня очень угрюмы, вы не говорите ни слова». В Италии надо только одно: говорить женщине, которую вы любите, все, что вам приходит в голову; надо просто думать вслух. Интимность и откровенность, на которую отвечают такой же откровенностью, производит особенное нервное воздействие, недостижимое никаким иным способом. Но в этом есть одно большое неудобство: вскоре оказывается, что заниматься таким образом любовью – значит парализовать в себе все свои прочие склонности и сделать невыносимыми для себя все остальные житейские занятия. Такая любовь есть лучшая заместительница страсти.

Наши парижане, до сих пор не способные понять, как это можно быть персиянином, не зная, что сказать по этому поводу, заявят, что такие нравы неприличны. Но, во-первых, я всего-навсего лишь историк, а затем я берусь доказать им когда-нибудь при помощи тяжеловесных рассуждений, что по части нравов, если глядеть в суть вещей, Париж нисколько не уступит Болонье. Сами того не подозревая, эти бедные люди все еще повторяют свой грошовый катехизис.

12 июля 1821 г.

В болонском обществе совершенно не существует неблаговидных ролей. В Париже роль обманутого мужа позорна; здесь же (в Болонье) это пустяки: здесь совсем нет обманутых мужей. Таким образом, нравы, в сущности, одинаковы; нет только ненависти, кавалер-сервант жены всегда друг мужа, и дружба эта, скрепляемая взаимными услугами, переживает часто все прочие интересы. Большая часть любовных связей длится пять или шесть лет, иные всю жизнь. Люди расстаются, когда им уже не доставляет радости говорить друг другу все, и через месяц после разрыва чувство горечи уже исчезает.

Январь 1822 г.

Старинная мода на кавалеров-сервантов, занесенная в Италию Филиппом II вместе с гордостью и испанскими нравами, совершенно исчезла в больших городах. Исключением является лишь Калабрия, где старший брат всегда становится священником, женит младшего и становится кавалером-сервантом, а вместе с тем любовником невестки.

Наполеон изгнал распутство из Верхней Италии и даже из здешних краев (Неаполь).

Нравы нынешнего поколения хорошеньких женщин могут пристыдить матерей; они более благоприятствуют любви-страсти. Физическая любовь много потеряла[170].

Глава L Любовь в Соединенных Штатах

Свободное правление есть такое правление, которое не причиняет вреда гражданам, а, напротив, дает им безопасность и спокойствие. Но отсюда еще далеко до счастья: надо, чтобы человек сам создал его себе, ибо нужно обладать очень грубой душой, чтобы считать себя вполне счастливым, наслаждаясь лишь безопасностью и спокойствием. В Европе мы смешиваем такие вещи; мы привыкли к правительствам, которые причиняют нам вред, и нам кажется, что избавиться от них было бы наивысшим счастьем; в этом мы похожи на больных, которых терзают мучительные недуги. Пример Америки воочию доказывает противное. Там правительство прекрасно справляется со своими обязанностями и никому не причиняет вреда. Но судьба как будто хотела сбить с толку и опровергнуть нашу философию или, точнее говоря, изобличить ее в незнании всех элементов человеческой природы: лишенные вследствие такого состояния Европы в продолжение многих столетий всякого настоящего опыта по этой части, мы вдруг замечаем, что, когда американцам не хватает несчастья, проистекающего от правительства, им как будто не хватает самих себя. Можно сказать, источник чувствительности иссяк у этих людей. Они рассудительны, справедливы, но нисколько не счастливы.

Достаточно ли одной Библии, иначе говоря, нелепых выводов и правил поведения, которые странные умы извлекают из этого собрания поэм и песен, чтобы породить все это несчастье? Следствие, мне кажется, слишком значительно для такой причины.