О любви

Господин де Вольней рассказывает, что однажды он сидел за столом в деревне у одного славного американца, человека состоятельного и окруженного взрослыми уже детьми; вдруг какой-то молодой человек входит в столовую, «Добрый день, Уильям, – говорит отец семейства, – садитесь. Вы, как я вижу, вполне здоровы». Путешественник спросил, кто этот молодой человек. «Это мой второй сын». – «А откуда он приехал?» – «Из Кантона».

Приезд сына с другого конца света произвел так мало впечатления.

Все внимание, по-видимому, там затрачивается на разумное устройство жизни и на предотвращение всяческих неудобств; но когда наконец приходит время пожать плоды стольких забот и столь долгого стремления к порядку, этим людям уже не хватает жизненных сил, чтобы наслаждаться.

Можно подумать, что дети Пенна никогда не читали стиха, в котором словно заключена вся их история:

Et propter vitam, vivendi perdere causas[171].

Когда наступает зима, которая в этих краях, как и в России, бывает самым веселым временем года, молодые люди обоего пола целыми днями и ночами катаются вместе в санях по снегу, совершая поездки за пятнадцать или за двадцать миль, очень весело и без всякого надзора, и из этого никогда не возникает никаких недоразумений.

Юности свойственна физиологическая веселость, которая скоро проходит вместе с жаром крови и исчезает в возрасте около двадцати пяти лет; после этого только страсти могут доставлять наслаждение. В Соединенных Штатах существует такое множество разумных привычек, что кристаллизация сделалась там невозможной.

Я удивляюсь такому счастью, но не завидую ему: это похоже на счастье принадлежать к иной, и притом низшей, породе существ. Я жду лучшего от Флориды и Южной Америки[172].

Что же касается Северной Америки, то догадка моя подтверждается совершенным отсутствием там художников и писателей. Соединенные Штаты до сих пор не прислали нам из-за океана ни одной трагедии, ни одной картины, ни одного жизнеописания Вашингтона.

Глава LI О любви в Провансе до завоевания Тулузы северными варварами в 1328 году

Любовь имела совсем особую форму в Провансе между 1100 и 1328 годами. Там существовало твердое законодательство об отношениях между полами в любви, столь же строгое и столь же тщательно соблюдаемое, как законы чести в наши дни. Эти законы любви прежде всего совершенно не считались со священными правами мужей. Они не допускали никакого лицемерия. Принимая человеческую природу такой, как она есть, законы эти должны были давать много счастья.

Существовал официальный способ объявлять себя влюбленным в данную женщину, как и способ быть принятым ею в качестве возлюбленного. После стольких-то месяцев ухаживания по определенным формам предоставлялось право поцеловать ей руку. Общество, молодое еще, с увлечением предавалось разным формальностям и церемониям, которые в ту пору свидетельствовали о наличии цивилизации, хотя в наши дни от них можно было бы умереть со скуки. То же находим мы и в языке провансальцев, в сложности и запутанности их рифм, в их словах мужского и женского рода для обозначения одного и того же предмета, наконец, в бесчисленном количестве их поэтов. Все, что в обществе является формой и что кажется нынче нелепым, имело тогда всю свежесть и пикантность новизны.

Поцеловав женщине руку, вы поднимались затем со ступени на ступень исключительно в силу заслуг и без всякого нарушения правил. Надо заметить, что если о мужьях никогда не было речи, то, с другой стороны, официальное возвышение любовника ограничивалось тем, что мы теперь назвали бы сладостью нежнейшем дружбы между лицами разного пола[173]. Но после нескольких месяцев или нескольких лет испытания женщина, будучи совершенно уверена в характере и в скромности мужчины, предоставляла этому мужчине все внешние преимущества и все возможности, которые дает нежнейшая дружба, а при таких условиях дружба эта должна была стать весьма опасной для добродетели.

Когда я говорил о нарушении правил, то имел в виду, что женщина могла иметь нескольких поклонников, но лишь одного на высших степенях. По-видимому, все другие не могли возвыситься значительно над той степенью дружбы, которая давала право целовать у женщины руку и видеть ее каждый день. Все, что до нас сохранилось от этой своеобразной цивилизации, сводится к стихам, и притом еще рифмованным самым причудливым и сложным образом; не надо удивляться, если сведения, получаемые нами из баллад, сочиненных трубадурами, смутны и не отличаются точностью. Был найден даже брачный контракт в стихах. После завоевания 1328 года, имевшего целью искоренить ересь, папы несколько раз призывали сжечь все написанное на народном языке. Итальянское коварство объявило латинский язык единственно достойным столь умных людей. Это была бы очень полезная мера, если бы ее можно было повторить в 1822 году.