О любви

Молча стояли они на середине подвала, на стылом каменном полу. Глаза медленно привыкали к полумраку. На некрашеных деревянных полках опрятными рядами выстроились консервы, банки с вареньем, горшки. На гвозде висели два-три пустых пластиковых мешка. У стены стоял ящик с картошкой. На деревянной полке, над каменным полом, лежали в сухом песке морковь и свекла.

— Зачем мы сюда пришли? — спросил Эдвин.

Ничего не ответила ему Соня. Приподнявшись на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней полки, она сняла с нее один из самых больших глиняных кувшинов. Опустила его на верстак. Десятилитровый глиняный кувшин какие выделывают в Хеганесе. На местных аукционах такая домашняя утварь обычно шла нарасхват. Соня сняла алюминиевую фольгу, закрывавшую горлышко кувшина и стоявший в погребе сырой запах земли смешался со сладким ароматом меда.

Эдвин удивленно взглянул на Соню, когда она, не вдаваясь в объяснения, запустила руку в вязкую массу, наполнявшую огромный кувшин. Она поцарапала локоть о край кувшина, но рука продолжала упорно нашаривать что-то в глубине. Потом вытянула руку, но мед не желал ее отпускать. Клейкая масса плотным слоем облепила ее руку до локтя.

— Ты что, с ума сошла? Смотри не заляпай платье! — сказал Эдвин. Он смотрел на нее, не веря своим глазам. В руке у Сони теперь лежал огромный медовый ком. Она протянула его Эдвину. С торжеством. Поднесла этот громадный ком, с которого капал мед, вплотную к его лицу. Вызов сверкнул в ее глазах. Мед капал и капал на каменный пол.

— Что это у тебя? — сердито спросил он.

Соня не отвечала — свободной рукой она оттирала слои меда. Терла и терла, будто скребком. Теперь Эдвин уже видел, что она держит в руках. Отчетливо видел. Страшный предмет. Сердце его бешено колотилось о ребра. Каждый удар отдавался в груди резкой болью. Эдвин ровным счетом ничего не понимал. Предмет в ее руках внушал ему ужас. Никогда прежде он такого не видел, но сомнений быть не могло. Металлический предмет, отливающий холодной синевой, властно говорил что-то Эдвину, но он отказывался понимать эту речь. Казалось, в мозгу зазвучал предостерегающий рев сирены. Эдвин никак не мог собраться с мыслями — всеупорядочивающего кода не было. Оставалось одно — назвать своим именем вещь, маячившую перед глазами. Тупо, словно слабоумный, глазел он на револьвер в руке Сони, с которого густыми струйками стекал мед. Вверху, на рукоятке, читались буквы, выгравированные в металле: наполненные золотистым медом, они отчетливо проступали на темно-синей поверхности: ЛЮГЕР.

— Черт возьми, это еще что такое? — задыхаясь, прошептал он.

— Револьвер, — отвечала она.

— Сам вижу, черт тебя драл, — прошипел он.

Не в силах подыскать нужные слова, он растерянно замахал руками.

— Что это такое? Отвечай!

— Орудие убийства, — ответила она с таким спокойствием, словно держала в руках моток ниток.

— Ору…орудие убийства? Где ты взяла его? И кто засунул его сюда?

Эдвин сглотнул слюну, скопившуюся во рту. Она еще не успела сказать ни слова, а он уже знал ответ. Связь событий проступала все явственней, но он отказывался ее принимать. Тем более — воспринять сознанием.

— Это я положила его в кувшин, — спокойно сказала Соня.

— Где ты взяла его, черт побери?

— В письменном столе нашла. В отцовском. В ящике.

— А каким образом он попал к убийце?

Соня смерила Эдвина долгим взглядом.

— А он к нему и не попадал. Да и нет никакого убийцы.

— Нет убийцы? — тупо переспросил он.

— Это я застрелила их, — недрогнувшим голосом произнесла Соня.

— Ты застрелила их… почему?

Разинув рот, Эдвин ошалело уставился на нее. На миг ему почудилось, будто из-под ног его выдернули трап и он летит в бездну. Голова у него пошла кругом. Он нипочем не хотел верить, но знал: она сказала правду.

— Кровосмешение… знаешь, что это такое? Что это значит, слыхал?

Эдвин молча кивнул.

— Нет уж, где тебе знать. Только тот, кто сам натерпелся, может понять, — проговорила она, две жесткие складки у рта вдруг обозначились на ее лице. Снова она замкнулась в себе. Молча уставилась в стену. А после заговорила так, словно была здесь одна, в темном чреве подвала, словно рядом не было никого. Она не выпаливала слова, а выплевывала их с яростью. — Проклятый старик то и дело принуждал меня с ним спать! А проклятая баба во всем ему потакала! Вот потому я их и застрелила!

Соня тяжело вздохнула. Он с ужасом глядел на нее.

— И давно?.. Давно он такое сделал с тобой? — спросил он.

— Всю жизнь он лапал меня! А когда мне двенадцать исполнилось, он меня изнасиловал…

Соня смолкла и, не отводя глаз от револьвера, с которого по-прежнему стекал мед, раздумчиво произнесла:

— Знаешь что, хуже всего другое: я бы и во второй раз убила их… Я ни о чем не жалею… Теперь весь кошмар позади…

Он взглянул на нее — одна лишь нежность была в его сердце. Она вдруг постарела лицом: не скажешь, что ей всего четырнадцать. Он обнял ее.

— Зачем ты показала мне револьвер?

— У меня никого нет на свете, кроме тебя, — глухо сказала она.

— Все равно не пойму…