О любви

Пастбище, спускающееся вниз к парку, временно стало палаточным городком. Юнцы, празднующие Иванов день, захватили все поле. Между палатками стояли сотни разных машин и мотоциклов. Целлофановые пакеты, бутылки из-под спиртного, банки из-под пива и кока-колы, одеяла, одежда, спальные мешки, остатки еды, бумажные пакеты, раскрученная туалетная бумага, стереоаппаратура, пустые ящики, — все было разбросано вокруг, будто после пожара. Одуревшие юнцы валялись между машинами. Они барахтались в собственной рвоте, их одежда была перепачкана блевотиной. Вокруг безжизненных тел роились мухи. Вся эта картина напомнила Одду телекадры резни в лагере беженцев Шатила в окрестностях Бейрута. Многие палатки обрушились.

Белые трясогузки прогуливались, помахивая хвостиками, вокруг спящих и клевали рвоту. Всюду мертвецкий покой. И хаос.

— Бедняги, — сказал он.

— Сами виноваты. Сами себе устроили это веселье, — Ирис пожала плечами.

— Может, и так.

Она засмеялась.

— Тебе и правда их жалко? — удивленно спросила она.

— Мне тяжело видеть, как люди страдают, — сказал он тихо.

— Уж не родственник ли ты Иисусу Христу? — спросила она с наигранным удивлением.

Ее алые губы изогнулись в насмешливой улыбке. Одд мгновенно вспыхнул от гнева, вызванного ее заносчивостью. Еще ребенком он на всю жизнь невзлюбил всякую властность и, стало быть, — угнетателей. Ее высокомерие разозлило его. Она казалась недоступной. Но при этом еще более желанной. И красивой.

Он шагнул к ней. Властно привлек ее к себе. Крепко поцеловал в губы. Губы были неподвижны. Тело — напряжено. Потом губы стали мягче, словно после спазма. Тело расслабилось. Она бегло ответила на его поцелуй и на миг всем своим мягким телом прильнула к нему. Он почувствовал слабую дрожь ее мышц, прежде чем она вырвалась из его рук.

— Так ты еще и насильник? — спросила она с улыбкой.

— Нет, набивщик диатомита на фабрике Розенгрена по производству сейфов.

Она засмеялась и поправила платье. Самоуверенность ее исчезла.

Она посмотрела на палаточный городок.

— Ты мог бы выбрать более романтичное место для своей атаки, — сказала она с легким упреком.

— Прости… Но ты была так хороша.

— У тебя, наверно, винтиков не хватает, — сказала она, покачав головой, и пошла вниз к парку.

Подвыпившая молодежь вокруг танцплощадки кричала и хлопала в ладоши в такт музыки. Длинноволосые музыканты ансамбля, одетые в пастельных тонов майки и черные, блестящие брюки, исторгали рок-н-ролл из своих хриплых глоток с помощью микрофона системы ПА, установленного на максимальную громкость. Английские тексты их песен сопровождались воем соло-гитар, стуком аккомпанирующих гитар и барабанным боем.

На площадке топали ногами и извивались в ритме жаркой музыки танцующие.

Роспись стен вокруг сцены, на которой находились музыканты, изображала демонстрацию под развевающимися красными знаменами, рабочих, которые швыряли бревна в деревянную пасть целлюлозной фабрики, женщин, стоящих у текстильных станков. Эти наивные мотивы из истории рабочего класса, ныне такие же архаичные, как и наскальная живопись, должны были напоминать людям, что народный парк когда-то был чем-то вроде храма, культовым местом, где бедняки удовлетворяли свою потребность в собственной культуре, что дарило им жизненную силу, чувство гордости и волю к борьбе за свои нрава.

Музыка оглушала. Одд чувствовал, как звук отдается у него в теле. Музыка безрадостная. Конечно же, он любил рок-музыку. Франк Заппа. Чикаго. Брюс Спрингстен. Ульф Лунделл. Дире Стрейтс… Но картина на сцене напомнила ему о старике. В танцующих, которые вихлялись в пьяном чаду в такт барабанному бою, он вдруг увидел потерянное поколение. И сам он тоже — один из них.

— Мне здесь не нравится, — сказала Ирис во время музыкальной паузы, как будто она прочла его мысли.

— Куда ты хочешь пойти? — спросил он.

— В Иванову ночь, — ответила она.

Птицы, сбитые с толку светлой ночью, продолжали, словно днем, выводить свои мелодии в листве деревьев. Ирис и Одд медленно спускались к озеру. Солнечные лучи, за день нагревшие землю, и красные гранитные плиты на берегу возвращали ночи накопленное за день тепло.

— Хочу заночевать здесь, — сказала Ирис.

— Здесь, на берегу озера?.. — удивился Одд.

— В канун Иванова дня нужно спать под открытым небом. — Она легла на спину в мягкую траву.

— У тебя на платье будут пятна от травы, — сказал он.

— Иванов день без пятен на платье — не настоящий Иванов день, — сказала она с улыбкой. — Ложись рядом.

Одд лег на спину. Он увидел, как на фоне светло-розового небесного купола летит стрекоза. Вдалеке прокричал нырок.

Он лежал так близко от девушки, что касался ее плечом. Мучительная головная боль постепенно утихала.