О любви

Слова летят ко мне откуда-то сверху. И выкрикнул их кто-то другой. Словно бы кричат в квартире этажом выше и слова проникают ко мне сквозь потолок. Голос мне знаком, но не припомню, чей он.

В мозгу туман как был, так и есть, но я все же повернула голову в сторону, откуда донесся голос. Острая боль вонзилась в затылок, застучало в висках — все вокруг заволокла белая пелена.

Кажется, я снова сомлела? Но нет — сделала глубокий вдох, и белая дымка вплотную слетела к моему рту: губами я ощутила пластик. Стало быть, это пластиковый мешок свалился, закрыв мне лицо. Невероятным усилием стягиваю его с головы.

— Ужасный, ужасный, до чего плохо пахнет… Бедная фру Блумберг, у вас кровь на щеки… Боже мой, мама моя… что такое вы сделать!..

Передо мной девчонка, чье имя сам черт не выговорит. В одной руке у чужачки торт, в другой — связка ключей. Девчонка так и рыщет глазами. Зрачки у нее, что называется, бегают. У людей, которым нельзя доверять, всегда зрачки бегают, бывало, говаривал Блумберг.

Сплошная мука на ее лице, лицо это будто выжженный лес, обитель ужаса, где торчащие скулы подобны обрубкам корней, источающим боль. А девчонка-то на вид много старше, чем мне запомнилась.

По счастью, мои мысли все больше проясняются с каждым мигом.

Что она тут комедию ломает! Само собой, я старуха, но ума еще не лишилась. В груди вскипела злость. Неслыханно: как только чужачка проникла в мой дом, как очутилась тут рядом со мной? Я так распалилась, что два-три раза сглотнула прежде, чем, задыхаясь от злости, разразиться попреками:

— Ты, бестия продувная, по какому праву ты вторглась в мой дом? — прошипела я.

Она отшатнулась, заслышав эти слова. Повалилась на колени, взяла мои руки в свои. Прижала их к своему сердцу. Ладони мои коснулись тугой девичьей кожи.

Юность чужачки всколыхнула во мне зависть, забытые воспоминания. Лето. Синее небо. Берег. Теплые скалы. Юноша… нет, не Блумберг, другой. Объятье.

На лице чужачки нежная мольба. Она сжимает мои пальцы своими ручками цвета корицы, с неожиданно светлыми ладошками. Сжимает отчаянно, елозит пальцами по моим рукам, а из тонких с оттенком синевы, лиловых губ несдержимым потоком льются слова:

— Простите на меня, простите, милый фру Блумберг! — молит она.

— Небось думала, меня нет дома? — презрительно усмехаюсь в ответ.

— Нет, нет, вы не так понимать! — испуганно бормочет она. — Я потерять моя семья. Дома, на родине, одна весь лето… вся отпуск… я не вытерпеть. Нет больше у меня семья. Нет никого в живых…

Тяжело переводя дух, она продолжает:

— Мама, папа, мой брат, сестра… все погибли. В наша дом в Ливане прошлый год бомба попала. У меня больше нет мама. Я по мама очень скучать… Я каждый день плакать, что мама нет…

Выпустив мои пальцы, она исступленно замахала руками, силясь еще явственней донести до меня все, что столь надрывно выкрикивала на своем ломаном шведском. Но мне все эти выходки не по душе.

— Нигде у меня дома нет! — вновь завела она свое. По голосу слышу, что ее душат слезы.

— Только не начинай реветь! — говорю я.

— Нет, я не реветь… Я приходить к вам, фру Блумберг, потому вы тоже одинокая, совсем как я, и вам тоже не с кем слова сказать. И я торт покупать, чтобы мы с вами пить кофе… Вы всегда такая одинокая… и я тоже одинокая. И еще я приходить, чтобы спросить фру Блумберг: вы разрешите мне звать вас "мама"? Вы согласны бывать мой шведской мама?

Наглая девчонка, — мелькнуло у меня в мыслях, — хоть ей, видать, и двадцати пяти нет еще. Ничем не гнушаются эти чужаки, им бы только нас, шведов, дурачить.

Коварство девчонки придало мне силы. С трудом оттолкнувшись от пола руками, я села.

— Плохо вам, фру Блумберг? Вы расшиблись? У вас на голове кровь!

— Не твое дело! Скажи, как ты в квартиру вошла?

— О милая фру Блумберг… Не надо на меня сердитая быть!.. Мне инспектор давать ключи, чтобы я отпирать дверь, если фру Блумберг сама не отпирает на стук. Я долго-долго стучала и звонок звонила… но никто не открывать дверь. А я на лестнице уже газ чувствовать!.. Вот я купила торт, фру Блумберг, и мы можем пить кофе с торта и говорить друг с другом…

Чужачка сует мне свой торт под самый нос. И раскачивает его как маятник перед самым носом моим.

— Какой еще кофе? Хватит молоть чепуху! Кто-кто, а уж ты отлично знаешь, что в банке ни одного кофейного зернышка не осталось! Заявилась сюда, старухе мозги дурить! Думаешь, я не смекнула, зачем ты сюда пришла?

— Нет, нет, я не хотел голова дурить!.. Милая фру, я вас на стул садить, и вы успокоиться надо. Старый человек очень вредно сердиться…

Чужачка сзади подхватывает меня под руки и оттаскивает к стулу у плиты.

— Думаешь, я не смекнула, зачем ты сюда пришла? Думала небось, что в разгаре лета я город покину. Ты сюда воровать пришла, вот что! Воровать и лгать! Все заграбастать себе, что честная шведская труженица за всю жизнь нажила… на это вы все мастера. Вон из моего дома, и дай мне покой!