О любви еще раз

Начальник отделения милиции, Брякин, маленький и толстый майор, уже третий раз за совещание поднимал со своего места наиболее опытного из всех своих работников, старшего оперуполномоченного, капитана Клыкова и выговаривал ему за всех сотрудников сразу.

Раньше, до назначения Брякина на должность начальника районного отделения города, они с капитаном работали вместе, сидели в одной комнате и даже дружили. Всё изменилось после неожиданного возвышения майора, когда вдруг бывший приятель перестал быть таковым.

Его перерождение при переходе из обычных сыскарей в разряд «небожителей» было столь резким, что удивило даже видавших виды сотрудников. Худощавый прежде офицер как-то сразу обзавёлся животиком, залоснился и изменил походку с обычной на неторопливо-вальяжную.

А главное, напрочь перестал понимать сослуживцев, словно бы они говорили с ним на китайском языке, действуя по классической поговорке: я – начальник, ты – дурак! Философия жизни: ничего не попишешь!

Чем дольше продолжался начальствующий инструктаж, тем больше распалял сам себя Брякин, и его требовательный голос время от времени срывался на неприличный фальцет. По всему было видно, что он упивается своей значимостью.

Сотрудники угнетённо молчали, считая что-либо говорить в своё оправдание бесполезным занятием. И слушали затянувшийся диалог старших:

– Так месяц только начался, – попытался оправдываться подчинённый, – разве за десять дней больше дел откроешь?

– А вот я посмотрю, лично проверю, сколько ты выдашь к концу месяца дел! – пригрозил ему майор.

«Ну и тварь же ты, Костя!» – подумал о своём бывшем кореше Клыков, но промолчал. Сзади его дважды дёрнули за китель сослуживцы: молчи, мол.

***

– Ну, какого чёрта он ко мне прицепился! Где я ему столько дел наберу – рожу, что ли?! – достал из кармана пачку «Беломора» Клыков, когда в сопровождении более молодых сослуживцев вернулся в свой кабинет после служебного совещания.

Милиционеры дружно закурили, расстреляв пачку папирос своего старшего коллеги, подвергшегося, как они считали, незаслуженному разносу.

– Ну, так это ж твой дружок бывший! – напомнили они капитану с беспощадным простодушием.

– Да уж, дружок, мать его! – замысловато выругался тот, жадно затягиваясь куревом.

Он вспомнил, как ещё несколько лет назад они с Брякиным вместе ходили на танцы в центральный городской парк культуры и отдыха. Чтобы не привлекать внимания окружающих, решили снять милицейскую форму и явились на танцплощадку в гражданском платье.

Девушек было намного больше, чем ребят, и холостые милиционеры уже приглядывали себе потенциальных подруг, как вдруг неизвестно откуда навалилась довольно агрессивная подвыпившая компания. Человек пять или шесть парней.

Хулиганы вели себя вызывающе и сразу же стали приставать к девушкам, задирая ребят, с которыми те пришли на танцы.

Кто-то не стерпел и ответил, и началась яростная потасовка, угрожая разрастись во всеобщее побоище. На танцплощадку заспешили дежурившие в парке дружинники. Со всех сторон раздавался резкий свист их милицейских свистков.

Клыков хотел было вмешаться, разнять дерущихся или даже задержать кого-то особенно ретивого, удостоверение было при нём, как вдруг его крепко схватил за руку приятель:

– Надо двигать отсюда, пока не появились наши коллеги! – прошипел Брякин, отчаянно вращая головой из стороны в сторону. Лицо его раскраснелось от напряжения.

– Но ведь мы же милиционеры! – опешил Клыков.

– Район не наш. Зачем нам чужие проблемы? – тянул Брякин к выходу товарища, воровато озираясь по сторонам.

От той истории у мужчины остался неприятный осадок. Прошли годы, а он всё не мог для себя решить, что это было: трезвый расчёт будущего карьериста или обычная трусость?

В дверь постучали.

– Кто там, входите! – недовольно возвысил голос Клыков.

«Ни хрена покурить спокойно не дают, мать твою!» – мысленно, выругался опер.

Дверь приоткрылась, и на пороге появилась незнакомая с испуганным лицом женщина. Она была одета в синий форменный китель работника железной дороги, а густые белокурые волосы, сбившиеся на сторону, явно свидетельствовали о том, что недавно на её голове находился головной убор.

– Простите, – сказала незнакомка, заглядывая в комнату и нерешительно переминаясь с ноги на ногу, – я хотела сделать заявление.

– Заходите, гражданка, и закрывайте дверь! – скомандовал Клыков. – Сквозняк устроили, – недовольно добавил он, вылавливая ожившие на столе бумаги.

Он ещё не отошёл от недавнего совещания, и его щёки горели от негодования.

Женщина несмело переступила порог и проследовала к столу оперуполномоченного.

– Заявление, значит, хотели сделать? Так делайте! – хмуро предложил ей капитан, с силой давя в пепельнице отчаянно дымящую папиросу.

– Я проводница юго-восточной железной дороги, Копейкина. Вернулась сегодня из рейса и обнаружила, что из дома украли магнитофон сына.

Незнакомка замолчала, нервно теребя в руках тот самый головной убор, который был на ней ещё минуту назад, – форменный берет.

– Как, то есть украли? То есть почему вы решили, что украли? – поправился милиционер.

– Вынесли через окно!