О любви и не только

Я был знаком с Борисом Озеровым, студентом политеха, который сам ставил неординарные постановки. Хорошо помню его агит-плакат о Великой отечественной войне, где одни юноши и девушки, одетые в военную форму, читают со сцены письма солдат с фронта, а другие под музыку и грохот канонады изображают прочитанное. Эта постановка вызвала большой резонанс не только в любительском обществе, но и среди профессионалов. Когда я спросил Бориса, не хочет ли он стать режиссёром в театре, ответ был: «Нет! В самодеятельности я ставлю так, как хочу, а на профессиональной сцене меня сразу зарубят.» Через несколько лет мы встретились с Борисом Озеровым в промзоне НИИРТИ, где я работал редактором технической документации, а он простым инженером. Но уже имел свой любительский театр, однако это будет другая история.

Таких как мы объединяло не столько «высокое» искусство, но и тёплые дружеские отношения. Часто встречались не только на пдмостках сцены, но и вне их. Душой компании кроме меня была Нина Коняева, которую Борис называл шутливо Лошадкиной, намекая на её лицо и внешность. Она не обижалась, в театре всегда на вторых ролях и успевала вовремя добывать реквизит и приготовить что-то вкусненькое на посиделках у неё дома. Мы сообща читали польские журналы, которые не купить в киоске, но там работала её мама: «Przekruj», «Kino», «Film», «Kobieta i zycie» (Женщина и жизнь). Понимали многие, но прочитать было трудно из-за сложных щипящих согласных. Но Нина читала мастерски и я научился у неё. Однако нам легче было слушать польское радио, которое тогда казалось звуковым окном в другой, неведомый, но свободный мир…

Кончилась промозглая зима, прошёл холодный март, мокрый апрель, наступил первый по-настоящему весенний месяц май. И Львов укрылся в ярко-зелёное одеяние, в самом центре и в палисадниках частных домов на узких улочках зацвела сирень, на входе в Стрийский парк расцвели магнолии – на деревьях ещё ни одного листочка, зато ветки усыпаны большими пахучими цветками. Буйство весенней природы так и тянет прогуляться, разнежиться, влюбиться. Но расслабляться нельзя, впереди – зачёты, экзамены, к которым надо готовиться.

Весенняя сессия оказалась более провальной, чем зимняя, я по два раза сдавал почти каждый предмет, кроме марксистско-ленинского учения, а химию не сдал даже с третьего раза, так и уехал на море в Одессу с хвостом. Укатил один – театры разъехались на гастроли, с Зайкой контакт потерян – её нефтяной факультет перевели в Дрогобыч, поближе к производству, а про Аню я давно ничего не знал, хотя постоянно искал. Горячий песок, яркое солнце и солёная вода должны были развеять мою тоску и снять сердечный стресс…

Одесса, о ней можно говорить только словами из песен: «Жемчужина у моря, в цветущих акациях город», который с детства вошел в мою кровь и плоть. Ещё мальчишкой я приезжал сюда вместе с мамой и братьями на целое лето в гости к тёте Шуре, которую прозвали Кока. В её тесной квартире становилось шумно и весело, мы часто спали просто на полу, а утром, наскоро перекусив хлебом с баклажанной икрой, котору тётя удивительно вкусно готовила, убегали на пляж, прихватив с собой пару помидор и огурцов и батон. Пляжи Аркадия, Отрада, Ланжерон были освоены нами, но чаще всего мы ездили в конец трамвая 28 в парк Шевченко на Комсомольский пляж. Иногда отправлялись в Лузановку, но это далеко, надо было идти к Пересыпи и ехать на девятом номере из конца в конец.

А вечером, когда дядя Вася возвращался с работы, все садились в комнате за большим круглый стол «вечеряти»: украинский борщ с пампушками, сало, смаженая домашняя колбаса и обязательная икра из баклажанов, как их звали олесситы: «синие». Приходили почти родственники –геологи супруги Борис и Лиля Понарёвы, которые жили в доме рядом, появлялся неизменный «шкалик» – бутылочка водки, начиналась оживлённая беседа. Отец рассказывал о своих стройках, Борис – об интересных местах, где побывал, дядя Вася «травил» анекдоты, поглаживая свой живот, который он называл «трудовой мозолью» Иногда приходили сестра Бориса Надежда, которая работала певицей в Одесской филармонии, и её дочь Ульяна, она кроме средней училась ещё в вечерней музыкальной школе.

Наши дома на улице Штиглица объединял общий двор, Понарёвы жили в большой трёхкомнатной квартире на втором этаже где была настоящая ванная и нормальная кухня, в которой глава сеиейства баба Фрося нас постоянно подкармливала. На третьем этаже жила Нонна, красивая и вежливая девочка, а над нами – евреечка Лиля, очень худенькая и изящная. Это и была моя «женская команда», перед которой я старался «выпендриться»: то залезал на железный столб электроопоры, то перелазил через забор из ракушечника и лазил в катакомбы. А однажды повёл всех в Дюковский парк, куда нам ходить строго запрещалось – там «гуляли нехорошие компании», за что мне сильно перепало.