О любви в алфавитном порядке (СИ)

— Ты же хотела настоящей весны, — просто ответил он, пожав плечами, — и я решил, что лучше, чем весенний букет, может быть только весенний утренний завтрак в придачу к букету.

Романофф улыбается и легонько целует Баки в висок. Мужчина вида не подаёт, но ему приятно. Он разворачивается к Наташе всем корпусом и заключает в объятия, которые получаются немного неловкими, словно ему пятнадцать, а не под сотню. Рыжеволосая усмехается тихо-тихо, и прижимается к Барнсу сильнее, позволяя себе расслабиться, что происходит впервые за несколько месяцев, если не лет.

Объятия у Джеймса крепкие, тёплые, и в них хочется раствориться, хочется забыть обо всём, что выходит за рамки этих объятий, и хочется, наконец, поверить в то, что ты дома. И Наташа улыбается, пряча улыбку в мужском плече, потому что ловит себя на мысли, что её дом и её весна всегда будут там, где есть он, её Джеймс Барнс. Наташа Романофф подумала о том, что никогда не будет более счастливой, чем сейчас. И это была правда.

========== Горизонт (Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children; Эмма/Эйб, Эмма/Джейкоб) ==========

Эмма смотрит на небо и с грустью понимает, что оно такое же, как и вчера, и позавчера, и думает (скорее, знает), что точно такое же оно будет завтра и послезавтра, и ещё бесконечность одинаковых дней, потому что день-то один и тот же. Эмма подмечает, что ей становится трудно дышать, вот только она не знает, от чего именно. Солнце постепенно начинает заходить за горизонт. Это значит, скоро перезапуск петли.

Эмма вздыхает. Она устала проводить здесь каждый вечер, словно по часам мисс Перегрин, ожидая какого-то чуда. А чего она ждёт? Что Эйб вернется с войны? Как бы ни так! По её расчетам прошло уже достаточно времени, лет двадцать, чтобы у него хватило ума начать жить новой жизнью и забыть их. Забыть её. Но какая-то часть внутри неё настойчиво твердит, что этого произойти не могло, ведь он любит её. Любит ведь?

Отчего-то хотелось верить, что она не обманывала себя все эти годы, что его чувства были взаимны. Хотелось знать, что всё это время она страдала не понапрасну.

Эмма усмехается грустно и как-то нервно, потому что в мыслях всплывают слова Еноха, которые он сказал ей достаточно давно, чтобы она смогла запомнить их и прислушаться. «Он не вернется. Эйб, конечно, идиот, но не настолько. Он не променяет свободную жизнь на существование в одном дне со всеми нами. Даже если рядом будешь ты, Эмма». Осознание того, что кукольник прав, с каждым днём становилось только сильнее, а сейчас от этой мысли, которая посещает её из вечера в вечер, но ничуть не успокаивает, становится ещё хуже.

Эмма вглядывается в горизонт с такой надеждой в глазах, словно он может дать ответы на её вопросы, словно сейчас из-за этого горизонта появится Эйб. Она прекрасно понимает, что этого не произойдёт, и что для того, чтобы её сердце, изрядно истерзанное, наконец, успокоилось, ей действительно нужно чудо, которого не будет, она это знает. А знает потому, что один день повторяется из раза в раз, и это начинает действовать на нервы.

Кажется, прошло столько лет, а она до сих пор помнит, каким одеколоном пользовался Эйб, и помнит цвет его глаз. Помнит, как он смотрел на неё. Помнит, как он улыбался, глядя на неё, и точно знает, так искренне он улыбался только для неё. Помнит каждую деталь, каждую мелочь, каждый маленький момент, словно это было вчера.

Эмма снова кривит губы в подобии улыбки, обращаясь к своим мыслям. Она думает о том, что она самая настоящая дура, взрослая женщина в теле девчонки, которая не может сделать с бушующими в ней чувствами и эмоциями ни-че-го. Но каждый день, с самого утра, она натягивает на себя что-то похожее на счастливую улыбку (на самом же деле, только её жалкое подобие), а потом приходит сюда, бездумно смотря на полоску горизонта, гипнотизируя её глазами, и не собирается что-нибудь менять.

После перезапуска петли Эмма добрые тридцать, а то и все сорок минут проводит в комнате Оливии, и Элефанта успокаивает её, как может. Успокаивает так, словно происходит это впервые, а не на протяжении вот уже множества лет. Надо сказать, настолько искренних слов поддержки девушка не слышала никогда. Видимо, Оливия действительно верила в то, о чём говорила, верила в ту самую, искреннюю и настоящую любовь, в которую Эмма уже потеряла веру. И первое время слова подруги правда приводили её в чувство, а теперь, лишь немного снижают тревогу, помогая дожить до завтрашнего утра, чтобы всё началось по новой.

Она крутит в руках небольшой венок из одуванчиков, пачкая соком ладони, но потом откидывает его в сторону. Венок улетает куда-то к краю горизонта, а Эмма с грустью думает, что не может позволить себе улететь точно так же. Хотя, чего тут сложного? Но в Эмме говорит совесть и ещё что-то…

Ведь не отправится же она искать Эйба, как только выберется из петли. Он, наверняка, уже и имени её не помнит. Она поджимает губы, когда её голову посещает эта мысль, а посещает она её практически постоянно. Каждый вечер, если быть точнее.