О людях и ангелах

Однако должен сказать, что если бы эта рыжая колдунья не обратила на меня своё благосклонное внимание, я бы, пожалуй, любил её бескорыстной любовью трубадура, строго соблюдая тридцать один завет законов трубадурской любви, главнейший из которых исключает соитие и брак, ибо истинный союз душ и сердец в плотских утехах не нуждается. Более того, я был бы счастлив умереть смертью Гийома де Кобестаня, трубадура из Руссильона, – Раймон, муж предмета чистейших помыслов Гийома донны Соремонды, из ревности убил трубадура, а вырванное из его груди сердце велел зажарить, приправив редкими по той поре пряностями. Это блюдо было подано к столу. После обеда Раймон спросил жену, знает ли она, что сейчас съела? И поведал правду, в доказательство показав донне Соремонде отрезанную голову Гийома де Кобестаня. «Господин, – сказала донна, – вы угостили меня столь прекрасной пищей, что впредь я уже не смогу есть ничего другого». И с этими словами бросилась вниз из башни замка Руссильон. Видимо, Брахман имел в виду и трубадуров, когда говорил о мире традиции: «причудливо жили». Эту историю, рассказанную Мишелем де ла Туром, впоследствии использовал Боккаччо в «Декамероне»… Впрочем, я действительно отвлёкся.

Пока дробились в мельнице зёрна, а потом закипал в турке кофе, кухонный вещий глас излучал в пространство музыкальную программу в виде эстрадной ретроспективы. Немного озадаченный пульсацией гальванизированного тлена, я подумал, что забвение, пожалуй, не самая никчёмная на свете вещь, напротив – в нём сокрыто великое и желанное благо. Однажды в Керчи, в дымной и пыльной промзоне, мне, помнится, довелось отведать настоянного на полыни и каких-то таинственных травах самогона. Это был специальный напиток, рецепт которого держался в строгом секрете, – действие его таково: после второго стакана пьющий слепнет, а после третьего – радуется, что ослеп. В кругах ценителей напиток назывался «пойло мудрых». И никакого похмелья. Правда, наутро зрение возвращалось, но это было единственное неприятное ощущение.

Программа между тем шла своим порядком, и в какой-то момент в череде её блеяний и писков (есть музыка, которая звучит внутри и оттуда – изнутри – естественно льётся, а есть изобретённая, сделанная через усилие, как формула нового полимера, который в дикой природе не живёт, – так вот, эта музыка была вся сплошь изобретённая) пришло время старинного шансона «Поспели вишни в саду у дяди Вани». Чёрт знает, какими путями ходит наша мысль, но в голову мне явилась странная идея, что песня эта ни много ни мало – отголосок народного прочтения Чехова. То есть того, что в памяти от этого прочтения осталось. Впрочем, обдумать ниспосланное озарение я не успел – запела болталка.

Звонил Брахман. Он сказал, что стая должна собраться на совет. Князь, Нестор, Одихмантий и Рыбак оповещены. До Матери-Ольхи не дозвониться – должно быть, спит. По исчислениям Брахмана (Велесова нумерология) выходило, что сегодня самое благоприятное с топографической точки зрения место для встречи – у меня на Верейской. Я не возражал. Договорились – в три часа пополудни. Брахман попросил меня взять на себя труд уведомить о совете Мать-Ольху и отключился. В который раз я подивился загадочному обстоятельству, часто озадачивавшему меня и прежде, – до какой степени умный, образованный, глубоко одарённый от природы человек, можно сказать – идеал современника, бывает порой бестолков и несообразителен. После чего послал Матери-Ольхе на болталку сообщение с вестью о совете стаи: проснётся – прочитает.

Выпив кофе, решил посвятить утро предварительным сборам. Следовало подумать об экипировке: в чём попало скитаться по лесам-степям – не дело. Опять же – репелленты, накомарник, фляга, оптика, пластырь, медикаменты, сухой спирт… Этим я и занялся, производя ревизию платяного шкафа (нашлись камуфляжная куртка с нашивкой неведомой армии и разгрузочный жилет), сваленных на шкаф коробок с обувью и домашней аптечки. Вещи, которые следовало докупить, заносил столбиком в список на обороте чека за оплату связи. Пространства скромной белой полосы вполне хватило.

* * *

К половине четвёртого стая собралась. Последними явились Одихмантий и Рыбак – эти всегда опаздывали, не в пример Матери-Ольхе, не по-женски пунктуальной.

Брахман начал с того, что ехать нам придётся на своих колёсах, поскольку поступающие в результате прослушки слоёв сведения говорят о высокой мобильности Жёлтого Зверя, так что, вполне возможно, встреча с ним ждёт нас (если ждёт) вовсе не на Алтае, а по существу – где угодно. Исходя из этого, мы не должны быть связаны никаким расписанием и способны на резвые перемещения. Известие несколько обесценивало добытые в ботанических хлопотах бумаги Матери-Ольхи, что, кажется, её немного огорчило.

– Так, может, подождём его здесь? – предложил Нестор. – Раз он способен явиться где угодно…

– Нет, – твёрдо сказал Брахман. – Мы отправимся туда, где он находится в данный момент, и будем выманивать на себя притяжным заговуром.