О людях и самолётах 2

Сучонок поднял глаза. Перед ним, надуваясь злобой, стоял генерал.

– Почему не приветствуете?!! Что это за внешний вид? Почему расстёгнуты?

– Ой, извините, задумался… – пролепетал Сучонок, судорожно дёргая крючок на вороте. Потом он вспомнил, что пилотка висит на ремне, нахлобучил ею и, для большего уважения поклонившись, как швейцар, отдал честь.

Генерал подавил стон.

– Можно идти? – вкрадчиво поинтересовался Сучонок, удерживая руку у пилотки.

– Идите!

Сучонок отошёл, снял пилотку, засунул ею под ремень и принялся с облегчением расстёгивать ворот.

– Товарищ солдат!!!

Оказывается, генерал не ушёл, и вид Сучонка с тыла понравился ему ещё меньше, чем с фронта. Генерал подбежал к Сучонку и ужасно закричал.

На крик из штаба выскочил дежурный по центру.

– Вот этого! – захлёбывался генерал, – посадить! Немедленно! На пять! Нет!! На десять суток!!! Этот вот недостоин, чтобы быть не лицом – жопой ВВС!!! Махновец, бля!

– Товарищ генерал, – осторожно сказал дежурный, – его нельзя посадить…

– Это почему?!!

– Студент, товарищ генерал…

– Бля-а-а-а!!! – снова взвыл генерал, – в кои-то веки собрался бойца посадить, и что же?! Скубэнт! Враг унутренний! Старшего ко мне! Немедленно!

Около штаба собралась небольшая толпа любопытных. Сучонок, как обесточенный Луноход, нелепо застыл на аллее. Генерал, лётчик-снайпер, стоял, красный от злости и неловкости. Он уже понял, что проиграл. Посадить на солдатскую губу студента, который на сборах имел статус курсанта, было невозможно, а офицерской гауптвахты в городе не было.

Наконец, на поле брани прибыл начальник сборов, майор Тарасевич. Увидев лучшего из своих подчинённых, в компании чужого генерала и банды штабных, он мысленно проклял Сучонка и генерала, шляющихся по гарнизону, вместо того, чтобы тихо сидеть на положенным им местах, и приступил к улаживанию конфликта, держа при этом голову вполоборота, чтобы скрыть запах местной водки «Князь Шуйский».

– У вас плохо организованы занятия! – склочничал генерал – Поэтому бойцы и бродят бесцельно по гарнизону! И не приветствуют старших по званию! В моем учебном центре, например, такое просто немыслимо!

– Товарищ генерал! – просветлел лицом Тарасевич, – у нас на будущий год одной «точки» на сборы не хватает, всего-то человек 150 студентов. Разрешите, мы к вам? Пусть, наконец, ощутят твёрдый авиационный уставной порядок!

– Что? – поперхнулся генерал, – ко мне? А-а-а… Хорошо.… То есть, конечно, не хорошо, а надо подумать, посовещаться… Вы лучше заявку пришлите, а уж тогда мы рассмотрим… Пойдёмте, товарищи!

– А как называется ваш центр, товарищ генерал? – в спину ему спросил Тарасевич.

Генерал сделал вид, что не услышал.

Экстрасенс

По пятницам наш шеф всегда выглядел расстроенным, так как ему предстояло на два дня расстаться с подчинёнными, из командира-единоначальника превратиться в деклассированный элемент и заступить на двое суток в хозяйственный наряд по квартире. В доме у шефа царил настолько густопсовый матриархат, что даже кот перебежал на сторону победителей и предательски царапался. Семейный очаг вместо положенного тепла выделял угарный газ, поэтому выгнать шефа со службы домой было практически невозможно.

Чтобы как-то сгладить безутешную скорбь по окончанию рабочей недели, шеф завёл привычку проводить служебные совещания в пятницу после обеда. Спастись от них можно было только на лекции, но ещё неизвестно что хуже – самому дремать на совещании или полтора часа прыгать у доски перед полумёртвой, измученной высшим образованием аудиторией, которая способна адекватно воспринять только фразу «Вольно! Конец занятия».

– Сегодня, – начал совещание шеф, – на повестке дня только один вопрос, пробная лекция майора Окунева. Тема: «Боевое применение армейской авиации для непосредственной авиационной поддержки Сухопутных войск». Прошу!

Майор, сидевший в первом ряду и которого я раньше не заметил, вышел к доске.

Майор Окунев был аккуратно подстрижен и одет строго по форме, но всё равно сильно смахивал на доисторического человека. Невысокий, сутулый, как многие вертолётчики, очень широкий в плечах, с огромными кулаками, тяжеленой, тщательно выбритой нижней челюстью и глубоко сидящими остренькими глазками. Казалось, что плотность его тела раза в три больше нормальной, человеческой.

Ступив на жалобно пискнувшую трибуну, майор Окунев неожиданно нацепил очки, отчего его физиономия стала выглядеть ещё более дико, пошуршал конспектами, потом орлиным взором оглядел аудиторию и начал лекцию резко:

– Когда вертолёт появляется над полем боя, победа сама падает в руки пехоты!

От неожиданности кто-то на задних рядах зааплодировал. Тогда майор Окунев отложил конспект и взялся за дело по-настоящему. Материал он излагал уверенно, говорил громко, но имел какой-то неуловимый дефект речи, в результате которого понять в ней нельзя было совершенно ничего. Больше всего это было похоже на грохот пустых бутылок в мусоропроводе.