О людях и самолётах 2

Папаха, начальственный рык и взгляд «Сделано в НКВД» своё действие, как обычно, оказали, Петра Георгиевича немедленно перевели в палату, но, видимо, удар об дерево повредил ему не только ключицу, но и карму. Одной ночи на коридорных сквозняках оказалось достаточно, чтобы Пётр Георгиевич заболел пневмонией. Военные врачи немедленно обрушились на новую напасть всей мощью современной фармхимии, в результате чего пневмония сменилась жестокой аллергией. Лекарства в организме Петра Георгиевича устроили Мамаево побоище, посмотреть на которое стали водить студентов-медиков, про сломанные ребра и ключицу уже никто не вспоминал, в результате чего они довольно быстро зажили.

Через два месяца Пётр Георгиевич вышел на службу. Ключица то ли срослась не совсем правильно, то ли сустав не разработался, но одно плечо у него так и осталось несколько выше другого, отчего Пётр Георгиевич на трибуне, с остатками форменной причёски на висках и прищуренным левым глазом приобрёл сходство с грифом, высматривающим павшего студента.

Однако, заключение военно-врачебной комиссии «Годен» вовсе не означало, что полковник М* полностью исцелился – через дырку в его карме продолжали сочиться неприятности. В первый же день нового семестра, готовясь к занятиям, порывистый Пётр Григорьевич сунул руку в карман портфеля и напоролся на лезвие безопасной бритвы. Хлынула кровь.

Перевязывая средний и указательный палец своего шефа, один из преподавателей, преданно заглядывая в глаза начальника, сказал:

– Пётр Георгиевич, мне больно смотреть, как вы мучаетесь! Может, вам проще застрелиться?

В ответ дядя Петя звонко, но беззлобно треснул линейкой по лбу доброму человеку, здоровой рукой подхватил журналы и убыл на занятия.

По расписанию Петру Георгиевичу предстояло начать цикл лабораторных работ и он, наскоро проверив наличие отсутствия студентов, приступил к инструктажу.

Я в это время по просьбе старичка-завлаба помогал ему проверить лабораторные установки.

Инструктировать Пётр Георгиевич тоже любил. Рассказав за какие-нибудь сорок минут о целях и задачах лабораторных работ, порядке оформления и защиты, он прошёлся по режиму секретности (работы были несекретными), и перешёл к мерам безопасности.

Занимаясь своим делом, в слова Петра Георгиевича я не вслушивался, но вдруг в аудитории пала мёртвая тишина. Я обернулся.

Пётр Георгиевич стоял около радиолокационного прицела и, указуя забинтованными пальцами с подозрительными бурыми пятнами на бинте на его антенну, вещал:

…должны соблюдать особую осторожность, так как в нашей лаборатории много вращающихся механизмов, которые могут причинить травму, например, повредить пальцы!

Студент Сучонок

Прекрасным июльским днём по главной аллее авиабазы «Иваново» плелся студент Сучонок, переодетый в военную форму. Одним фактом своего существования он бросал дерзкий вызов всем Общевоинским и некоторым Боевым Уставам Вооружённых Сил Российской Федерации. По причине крайней плюгавости Сучонка, нормальную форму ему подобрать так и не удалось, хотя личный состав авиабазы сделал всё, что мог. Начвещ [50]ездил к соседям-десантникам в поисках х/б и сапог детских размеров, а командир роты лично выполнил подшивку и подгонку обмундирования. В результате Сучонок был одет в х/б образца 43 года, а ножки-спички болтались в голенищах шнурованных десантных сапог. В качестве архитектурного декора имелся брезентовый ремень с бляхой, покрашенной серой краской, и пилотка с красноармейской звездой. В общем, студент Сучонок безошибочно опознавался на расстоянии 100-150 м со спины в тёмное время суток.

Кстати, фамилия его была, конечно, не Сучонок, но звучало как-то похоже, и все считали, что в документах просто описка, а на самом деле – он настоящий сучонок, а если сумеет подрасти, то станет законченной сукой, потому что стилем его жизни было создавать проблемы для окружающих.

Чудом доучившись до 5 курса и переболев всеми мыслимыми болезнями, Сучонок решил на сборах вести совершенно новую, здоровую, мужественную жизнь. Первым пунктом в его личном плане самосовершенствования стояло обливание холодной водой. Сама жизнь подталкивала его к закаливанию, потому что горячей воды в казарме никогда и не было. Два дня закаливание шло «на ура», а на третий мужественный воин угодил в санчасть с жестокой простудой, в результате чего на стрельбы перед присягой он прибыл на санитарной «мыльнице» в больничном халате. Всклокоченными волосами и диким взглядом он напоминал композитора Мусоргского, умирающего от белой горячки.

Потом будет ещё ураганное расстройство желудка и перелом большого пальца на ноге (уронил на ногу табурет), но пока студент Сучонок пребывал в относительной гармонии с собой и Вселенной. Уклонившись от занятий на раскалённом аэродроме, он проник на территорию гарнизонной чайной, нажрался там бутербродов и пирожных до потери дыхания, набил карманы галифе – защёчных мешков солдата – консервами и потихоньку двинулся в обратный путь, к казарме, предвкушая продолжение желудочно-кишечной оргии.

– Товарищ солдат! Стойте!