О Луне, о звёздах, обо всём…

Лизу обуревали сомнения и страсти, распирали противоречия, переполняли внезапно нахлынувшие переживания.

Она часто влюблялась, самозабвенно отдаваясь нахлынувшему вдруг чувству, запросто высказывая маргинальные ощущения и суждения вслух.

Витька её любил.

Такой уж у человека характер.

Зажиточной их семья никогда не была, но в сравнении с окружающими   людьми возможности были куда более обширными. Витька старался изо всех сил.

Достаток всегда предполагает немалые усилия и ответственность. Дети, квартира, имущество, муж, красивые вещи – всё это требует своей доли внимания. Достаток, комфорт, счастье, нельзя просто иметь, приходится отдавать им внимание, энергию, время…

Именно это внимание Лиза считала насилием над личностью.

Она желала жить, порхая и радуясь, не тратя времени на семью и быт.

Фонтанирующая энергия моментально ослабевала, если требовалось сготовить обед или вымыть пол.

Она откровенно полагала, что жизнь дана не для того, чтобы кому-то или чему-то служить, пусть даже родителям, мужу, детям. Кому нравится – пусть занимаются ерундой: её предназначение – любовь в чистом виде, если хотите – секс.

Правда в слово любовь Лиза вкладывала особенное значение.

Любить непременно должны были только её. Причём, однообразие становилось скучным уже вскоре после бурных чувствований.

“Ты испортил мою жизнь”, “ты отнял у меня молодость”, “всё из-за тебя”, “зачем ты мне такой нужен”. Подобные реплики Лиза вставляла в страстную, наполненную до отказа нелестными эпитетами речь вместо междометий.

Она хотела, хотела и хотела. Всего, много.

В итоге добилась своего, правда совсем в иной плоскости: освобождение от семейных обязанностей стоило ей сокращения до минимума величины материальных ресурсов, к чему женщина с лёгкостью небывалой моментально приспособилась.

Главное, что ничего не нужно делать. Совсем ничего.

Лиза весь день читала книжки, лузгала семечки и мечтала, не обращая внимания на детей, а вечером уходила к подругам, где довольно часто задерживалась до самого утра.

Всё это случилось задолго до телеграммы о смерти мамы.

Виктор, к сожалению, поехать на похороны никак не мог. Некому заменить на новой, куда только что устроился, работе, к тому же дети, у которых свои потребности.

Капитализм жесток. Он требует от работника полной отдачи.

Двух детей одному тянуть непросто.

Лишиться работы, когда каждый второй не имеет её вовсе, безрассудство.

Лизу Витька разыскал, хотя это оказалось непросто. Разбитная кампания, к которой она прибилась, определённой штаб-квартиры не имела. Гуляли, где придётся.

Он показал телеграмму, не скупясь, дал денег на дорогу и похороны, хотя выкроить их из скудного семейного бюджета было непросто. Даже пытался успокоить.

Реакция на печальное известие Витьку удивила.

В её глазах не было слёз, печали, скорби. Не было совсем ничего человеческого.

Нескрываемое тупое равнодушие и немного растерянности.

Не от телеграммы. Ей бы опохмелиться…

Лиза постояла некоторое время, молча, словно пыталась уловить цель визита.

– Какого чёрта, – телеграфировал её тусклый взгляд.

Потом в выцветших, некогда зелёных, теперь бесцветно-водянистых  глазах вспыхнули искорки осознания. Ведь в её руках деньги и немалые, если пересчитать на бутылки – бесценный приз.

Губы женщины изобразили подобие улыбки – искривлённой и нелепой в очевидной, однозначно трагичной ситуации.

 Лиза посмотрела на купюры, спрятала их в карман и развернулась уходить, считая миссию выполненной.

Затем, словно что-то вспомнив или по-иному оценив момент, остановилась.

Медленно вытащила из кармана купюры, пересчитала, будто не веря в их существование, опять засунула, на этот раз куда-то внутрь неопрятного одеяния в область декольте.

Она явно силилась что-то сказать, видимо разыскивала нечто человеческое в огромном объёме духовной пустоты.

Возможно, пылинки скорби по матери.

Но желание глотнуть чего-нибудь горячительного не давало сосредоточиться.

Внутренняя борьба отразилась на одутловатом лице, быстро меняя подвижную мимику.

Один миг сосредоточенности на факте смерти и более продолжительное желание бежать скорее в ларёк за желанной дозой более приземлённой, родной и понятной субстанции.

– Покажи ещё раз телеграмму. Ах, вот оно что! Похороны-то послезавтра? Так я не успею.

– Это твоя мать, Лиза. Она тебя родила. Ты не можешь отказать ей в последней скорбной благодарности.

– Я, между прочим, тоже мать. Ну и что с того? Скажи ещё, что я просила себя рожать.

Она посмотрела на Виктора с ненавистью, словно во всём, что случилось и теперь происходит в её жизни, виноват исключительно он, махнула рукой, ещё раз проверила на месте ли деньги, развернулась и ушла.

На следующий день, когда Виктор пришёл с ночной смены, ему рассказали, что Лиза с подругами, пьяные, шумные, весёлые и азартные, ходили по квартирам, просили деньги на похороны мамы.

Многие давали…

На иное отказали бы. Но похороны – это святое.

Лиза никуда не поехала.

Впрочем, это его нисколько не удивило.

Супруги прожили вместе шестнадцать лет. Удовлетворение личных потребностей всегда было для неё в приоритете.