О маленьких рыбаках и больших рыбах

— Милый ты мой! Так тебе меня, говоришь, жаль стало? Не жалей! Я и не такие виды видел, да прожил. И еще проживу! С его лаяния от меня ничего не убыло. Да и ну его! — и тут Яков Иванович выругался очень крепко.

А у меня с души тяжесть спала, да и остальные ребята повеселели.

Поглядел Яков Иванович на солнце и говорит:

— А ведь время-то, ребятушки, к ночи идет. Солнышко скоро садиться будет. Пора перемет наживлять да ставить. Помогите-ка мне! — Принес Яков Иванович перемет и выложил его на траву. Володе велел его разбирать, чтобы не спутался, а нас усадил в ряд и горшок с червями поставил около и велел червей насаживать, а сам наживленный перемет аккуратно складывает в ящик.

Четверти часа не прошло, как стокрючковый перемет мы наживили. Яков Иванович был очень доволен:

— Вот что значит сообща работать! А прошлый раз мы с Володюшкой с час возились с ним.

Скоро Яков Иванович с Володей уехали перемет ставить, а я к реке спустился. Рубашка совсем высохла, только рыбой от нее сильно пахло, да местами, где я плохо промыл ее, в лубок засохла. Снял я рубашку Якова Ивановича, надел свою. Поглядел на реку. Яков Иванович и Володя недалеко уехали, к белому бакену. Володя в веслах сидит, а Яков Иванович — на корме, с переметом. На реке тихо, каждое слово Якова Ивановича и Володи отчетливо до меня доносится.

Слышу, Яков Иванович ласково так говорит Володе:

— Володюшка, ты лодку-то подгони кормой к бакену, я тут камень спущу. А потом держи вдоль берега, да смотри, за бакены не выходи, — минуты не прошло, а уж Яков Иванович громовым голосом кричит: — Куда тебя, дьяволенок, прямо на бакен несет? Вот возьму да веслом двину!

И сразу же ласково-укоризненно журчащим голосом:

— И что ты, Володя, будто первый раз перемет ставим. Надо, голубок, в оба глядеть!

А вслед за этим, точно в трубу:

— Держи, держи, дьявол, лодку-то! Видишь, зацепилось! Табань! Табань! К берегу дай немного!

Больше я не стал слушать, на берег поднялся, снес в будку к Якову Ивановичу его рубашку и к ребятам присоединился, а они на берегу баловались — боролись (Шурка легко всех поборол), в чехарду играли и при этом кричали и хохотали.

Солнышко уж совсем низко спустилось, когда мы, наконец, поехали домой, в Людец. Яков Иванович уже вернулся и устанавливал в свою лодку зажженные фонари — три красных и два белых, на бакены собирался их ставить. С нами он ласково попрощался:

— Прощайте, — говорит, — соколики! Повеселили старика и ухой накормили. Еще раз приезжайте!

Назад поехали мы без Володи. Он с Яковом Ивановичем остался — перемет с ним утром вынимать.

Перевалили сразу же под другой берег Сны и там стали подниматься к месту. И мне пришлось на этот раз достаточно погрести и вдвоем и одному — Володи-то не было. Руки я себе здорово намял.

Приехали без приключений. Ткнулись в берег, вылезли из лодки, Шурка и говорит:

— Вот, смотри, как надо лодку привязывать! — и завязал одним узелком, как и Яков Иванович. Уж после я узнал, что такой узел морским узлом называется. Им в самом деле очень удобно лодку привязывать: сам ни за что не развяжется, как бы лодка ни дергалась, а развязать его очень легко.

Екатерина Васильевна встретила нас своим обычным возгласом:

— А, сарданапалы, пришли! Полуночники! — и очень сытно нас накормила. Так сытно, что у меня глаза сразу стали слипаться — так спать захотелось.

Когда мы уже разделись и легли, Шурка меня спрашивает:

— Ну, как, понравился тебе Яков Иванович?

— Очень, — говорю, — понравился! Только зачем он так кричит и ругается?

— Это у него уж привычка такая. Он на всех кричит. Он однажды на губернатора накричал.

— Как так?

— А так. Губернатор как-то проезжал через Людец, остановился на станции лошадей сменять и заметил какой-то непорядок. Велел старосту позвать. А в старостах тогда Яков Иванович ходил. Ну, губернатор на него и закричал. А Яков Иванович на него закричал, да при народе. Его с тех пор губернатором и стали звать!

— А что за это Якову Ивановичу было?

— Да ничего не было. В город, правда, раза два таскали, да что с него возьмешь!.. Он и сегодня, если бы помоложе был, не стерпел бы. Да стар нынче стал.

На этом мы и заснули.

VIII

На другой день мы с Шуркой еще с утра уговорились ехать под вечер на ту сторону Сны, в Пеговскую заводь, чтобы поставить жерлички на щуку. Приготовились: осмотрели жерлички, удочки, червей накопали, чтобы живцов на них ловить.

С большими надеждами готовились мы к этой ловле. Вспоминали, как здорово вчера щука «била», и решили, что самое время сейчас жерлички ставить, — жор щучий в разгаре!

С утра было безоблачное небо, жарко и так тихо, что Сна была гладкая, как стекло. Пришли ребята: Володя с Васей, Андрейка. Купались мы несколько раз. Опять учили плавать меня и не без пользы — немного я научился.

Под вечер небо стало затягиваться легким белесоватым налетом. А когда мы с Шуркой стали садиться в лодку, чтобы ехать в Пеговскую заводь, все небо было уж им затянуто, и солнце еле-еле просвечивало, как тусклый медный шар.

Шурка и говорит:

— Нехорошо! Перед ненастьем это. И мелочь клевать не будет, и щуки нам не видать.

Я с ним заспорил: