Эксперименты со звуком, которыми Джанет Кардифф занимается с начала 1990‐х годов, сделали ее одной из самых интересных современных авторов, стремящихся освободить как эстетическое, так и виртуальное от преобладающей ассоциации с визуальным (
Впрочем, критическая значимость прогулок Кардифф, многие из которых созданы в соавторстве с ее партнером Джорджем Берсом Миллером, не должна заслонять от нас тот факт, что некоторые другие ее работы, к примеру инсталляции «Машина-убийца» («The Killing Machine», 2007), «Поездка» («Road Trip», 2004) и «Институт рая» («The Paradise Institute», 2001), повлияли на роль звука в современном искусстве, подтолкнув последнее к новым экспериментальным рубежам; эти инсталляции, как и прогулки, заставляют переживать звук как мембрану, заставляющую слушателя замедлять шаг и вместе с тем связывающую (и разъединяющую) тело и среду, репрезентацию и восприятие, движение и аффект, виртуальное и актуальное. В дальнейшем я уделю особое внимание инсталляции «Мотет для сорока голосов» («Forty Part Motet», 2011); для нее Кардифф расставила по кругу сорок колонок, каждая из которых проигрывала запись одного из голосов, исполняющих написанную в XVI веке ораторию Томаса Таллиса «Spem in alium».
«Здравствуйте, вы меня слышите?» – так начинается записанная в 1996 году аудиопрогулка по музею «Луизиана»; вкрадчивый голос Кардифф заставляет слушателя – «меня» – почувствовать себя единственным адресатом произведения. «Я хочу прогуляться с вами по саду. Давайте выйдем». Мы слышим шаги, ступающие, судя по звуку, по полу из твердой древесины. Слышим легкий скрип открывающейся перед нами двери. За считаные секунды безмятежный доверительный голос Кардифф заставляет нас приноравливать свои движения и восприятие к слышимым в наушниках звукам, обладающим бинауральным эффектом и как бы обволакивающим нас. Разумеется, суть вопроса заключается вовсе не в том, слышно ли нам – в буквальном смысле – голос Кардифф в эти первые секунды прогулки, начинающейся почти так же, как и большинство ее работ в этом жанре, а в том, через какое время мы перестанем сопротивляться одновременному пребыванию в мире Кардифф и в своем собственном и зашагаем в ногу с ее размеренным шагом, не ощущая при этом, что восприятие распадается на отдельные фрагменты.
Облегчить этот процесс и сделать первое знакомство с миром аудиопрогулки как можно более плавным и действенным позволяют два ключевых момента. Первый связан с приглушенным эротизмом и модуляциями голоса Кардифф, с тем, как этот бесплотный голос словно бы обращается непосредственно к нам, как будто бы раздаваясь у самого уха или окружая нас со всех сторон. Он точно одаривает нас некоей исключительной близостью, доверием и открытостью, говоря с нами так, как если бы мы никогда прежде не слушали – или не должны были слушать – ничьих других голосов. Вот как Мэделин Гринстейн описывает свою реакцию на своеобразную манеру обращения Кардифф:
Есть в ее голосе что-то от незабываемого тембра Лорен Бэколл, словно проникающего под кожу. […] Он соблазнителен, но вместе с тем жутковат; иными словами, он вас затягивает, но вы знаете, что до добра это не доведет. Он соблазняет вас, и вы ничего не можете с этим поделать, он поглощает вас и заставляет следовать за ней: я хочу сказать, ей и не нужно звать вас за собой, за этим голосом вы бы и так пошли почти куда угодно. Когда она играет свою роль, вы понимаете, что она опасна; ее голос – подлинная стихия опасности, вы знаете, что вам что-то грозит. Сама она говорит, что вы в безопасности, но это не так[169]
.