О мире, которого больше нет

Однажды Мендл-большой вернулся из Гера и рассказал, что сам герский ребе упомянул о приближении Мессии. Случилось это так: одного из самых преданных ребе хасидов, человека ученого, забрали в русскую армию и послали на японский фронт. Хасид ни разу не притронулся к горячей пище, сидел на хлебе и воде, чтобы не есть трефного. Однако это было еще не все. Когда этот молодой хасид пал на поле боя, обнаружилось, что под солдатской одеждой он все это время носил тахрихим и талес, чтобы в случае гибели быть погребенным в святом одеянии. Какие-то солдаты-евреи, бывшие на фронте, передали это известие в Гер. Когда герский ребе услышал об этом, он заплакал и сказал, что «наступили времена Мессии»[428].

Какое именно отношение тахрихим этого хасида имел к Мессии, было не совсем ясно. Однако было достаточно того, что герский ребе так сказал. Эти слова ребе стали распространяться по всем еврейским общинам. Другие цадики тоже обронили слово-другое о конце времен. В поражениях русской армии на фронте тоже усматривали мессианские намеки. Прихожане нашего бесмедреша перестали учить Тору и торговать, они только и делали, что вели разговоры об избавлении. Утром, днем, но особенно вечером, между минхой и майревом, они сбивались в кружок и при тусклом свете керосиновых ламп, освещавших бесмедреш, толковали только об одном — о пришествии Мессии. Его ждали со дня на день, с минуты на минуту. Все постоянно к чему-то прислушивались, ловили каждый шорох, словно это был шойфер Мессии[429]. Некоторые так сжились с мыслью о скором избавлении, что совсем забросили свои дела, лавки и дома. Помню, как однажды вечером, между минхой и майревом, один из прихожан, Иешуа-стекольщик, сказал, что не будет чинить к зиме крышу своего дома, потому что ему жаль времени и денег.

— Все равно мы скоро вернемся в Землю Израиля. Чего же мне понапрасну забивать себе голову этой ерундой? — сказал он.

Только один человек, старый Берл, которому было, как говорили, уже далеко за восемьдесят, посмеялся над Иешуа-стеколыциком.

— Тебе еще не раз придется крыть крышу, прежде чем придет Мессия, — заявил старик. — Когда я был мальчиком, все кругом тоже твердили, что скоро придет Мессия, после чего я успел отслужить двадцать пять лет у фонек[430], а он так и не…

Но завсегдатаи бесмедреша не хотели ничего слышать.

— Что он понимает в таких вещах? — говорили они, досадуя на то, что старый Берл хочет лишить их надежды.

Люди были невысокого мнения о старом Берле. Из-за того что Берл двадцать пять лет служил у фонек, ученостью он похвастаться не мог: разве что умел молиться с грехом пополам. К тому же его белая борода была немного закруглена по краям, так что можно было заподозрить, что он ее слегка подстригает. Кроме того, старый Берл всегда потешался над тем шумом, который поднимали евреи, чьи сыновья должны были идти на службу к фонькам. Тоже мне солдаты! — поднимал он на смех тех, кому предстояло отслужить в армии всего-то четыре года[431]. Даже над русско-японской войной он смеялся, у него выходило, что это вовсе никакая не война и она не идет ни в какое сравнение с турецкой войной, на которой он, Берл, воевал и получил медали за свое геройство. Ко всему прочему у Берла был сын в Америке, о котором рассказывали, что он бреет бороду и ведет себя как гой. Фотография этого сына, и в самом деле без бороды и в гойской одежде, висела на стене в комнатке Берла. Из-за всего этого люди и слушать не желали старого николаевского «кашееда»[432], сомневающегося в скором пришествии Мессии. Все книги, все цадики, все «добрые евреи» говорили другое — и им было гораздо больше веры.

В том, что Мессия придет именно в 5666 году, никто не сомневался. Однако простые люди хотели знать, как именно Он придет, как именно все отправятся в Землю Израиля, когда именно воскреснут мертвые и какой именно будет жизнь в Земле Израиля. Обо всем этом они спрашивали моего отца. Весь разгоряченный, сияющий, мой отец в своих страстных речах расписывал все это собравшимся в бесмедреше жителям Ленчина. Ему не все было ясно с деталями пришествия, потому что в книгах встречалось много разных мнений на этот счет, и трудно было решить, чье мнение правильное. Некоторые считали, что с неба опустится большое облако, на которое усядутся все евреи и улетят в Землю Израиля. Другие полагали, что все окажутся там благодаря «кфицас а-дерех». Как бы там ни было, евреи окажутся в Земле Израиля в два счета. Разрушенный Храм, который стоит целехонек на небесах, тут же опустится в Иерусалим. Снова начнутся богослужения, снова будут коэны, левиты и жертвоприношения. Все праведники сойдут с небес на землю и будут восседать с коронами на головах, наслаждаясь светом Шхины[433], и вся Тора станет совершенно ясна каждому, не останется больше трудных вопросов, сомнений и разномыслия, потому что Бог, благословен Он, сам будет учить Тору с евреями.

Лицо моего отца пылало, его голубые глаза воодушевленно сияли в темном бесмедреше.