О моей жизни

Они не принимали никого золота, серебра и утвари для своей церкви и не имели ничего, кроме серебряного потира. Более того, они ходили в церковь не в обычные часы, как мы, а в другое время. Если я не ошибаюсь, они слушали мессу по воскресеньям и общепринятым праздникам. Они нигде почти не разговаривали, и когда им было нужно спросить что-либо, делали это с помощью знаков. Их вино, когда я пил его, было так разбавлено, что не имело крепости и вкуса и было немногим лучше обычной воды. Они носили власяницу на голое тело и почти никакой одежды кроме неё. Управлял ими приор; епископ Гренобля, очень религиозный человек был вместо аббата или настоятеля[179]. Несмотря на крайнюю бедность, они собрали очень богатую библиотеку[180]. Чем меньше у них копилось мирских богатств, тем больше они старались не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную[181].

Давайте я покажу, как тщательно они оберегали собственную бедность. В этом году граф Невера[182], очень благочестивый и могущественный человек, побуждаемый собственной набожностью и их распространившейся репутацией, нанёс им визит, во время которого искренне предостерёг их от мирской жадности. Вернувшись домой, он вспомнил о нищете, которую наблюдал, но забыл своё собственное предостережение и послал им несколько серебряных сосудов; это были чаши и блюда высокой стоимости. Но оказалось, что они не забыли, что он сказал им. Как только им стало известно, что граф осуществил своё намерение, они в точности повторили ему его собственные слова. Они сказали: «Мы решили не принимать со стороны денег ни на наши нужды, ни на убранство нашей церкви. И если ничего из того не расходуется, то зачем мы должны принимать это?» И так, пристыженный за собственное предложение, которое противоречило его же совету, граф сделал вид, что не заметил отказа и послал вместо этого большое количество кож и пергамента, что, по его мнению, точно понадобилось бы.

В той местности, называемой Шартрёз, хлеб сеяли очень мало. Необходимые продукты выменивали на шерсть овец, которых разводили в большом количестве. Кроме того, у подножия той горы нашли приют глубоко верующие миряне, числом более двадцати, жившие по своим добропорядочным законам. Эти монахи были столь исполнены рвения к созерцательной жизни, которую сами избрали, что никогда не бросают её и не становятся равнодушными, сколь долго ни длился бы их непростой образ жизни.

Покинув это место по какой-то причине, этот замечательный Бруно, внушив им словом и делом принципы, о которых мы сказали, уехал то ли в Апулию, то ли в Калабрию и там стал вести такой же образ жизни[183]. После того как он обосновался там с великим смирением и всеми способами являя видимый всем пример благочестия, Апостольский Престол предложил ему должность епископа, но он, уже будучи избран, отказался. Опасаясь мирских соблазнов и потери того удовольствия от Бога, которым он уже наслаждался, в случае принятия такой чести, он отказался, но не от духовного служения, а от мирского титула.

Я говорю, что эти люди посеяли первые семена монашеской жизни. Тотчас же толпы приверженцев, мужчины и женщин все сословий, собрались присоединиться к ним. Что уж говорить о возрасте, когда маленькие дети десяти-одиннадцати лет думали как старики и умерщвляли плоть в столь юном возрасте? Как и мученичество в древние времена, эти случаи обращения показывали, что более живая вера обретается скорее в слабых и изнеженных телах, чем в тех, что наполнены энергией зрелости и силой знания.

Поскольку нигде, даже в самых старых монастырях, не было места для такого количества монахов, повсюду строились новые обители, и много денег уходило на содержание тех, кто стекался туда со всех сторон. Когда средств на большую стройку не хватало, они обеспечивали пищей и кровом двух, четырёх или сколько могли монахов. В результате в поместьях и городках, городах и замках и даже прямо в лесах и полях — кругом внезапно появлялись группы монахов, они были везде и повсюду, и места, где раньше были логова диких зверей и пещеры разбойников, неожиданно связывались с именем Господа и культом святых.

Имея столько примеров вокруг, аристократы начинали стремиться к добровольной нищете, бросая свои владения, заполоняли монастыри, отдавая им своё имущество, и в своеобразной благочестивой охоте постоянно стремились убедить других сделать то же самое. Более того, знатные жёны знаменитых людей, расторгнув брак и изгнав из своего благочестивого сердца любовь к детям, жертвовали своё состояние церквям и раздавали церковные стипендии[184]. Те, кто не мог полностью посвятить себя бедности, поддерживали тех, кто делал это, частыми подарками за свой счёт, оделяя церкви и алтари щедрыми и добровольными пожертвованиями, чтобы уравнять молитву и благочестивый образ жизни, которому они не могли следовать, подражая этим людям и в меру сил помогая своим имуществом, что делало такой жизненный путь возможным.