О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

-Заметано! - ладонь у Паши была очень широкая, очень шершавая и невероятно крепкая. Стальная у него была ладонь - одно слово.

Рюмки соединились, звонко цокнув бочками, и разлетелись в стороны.

Выдохнув, Паша удовлетворенно кивнул:

-Вещь.

А потом постучал по тарелке с мелкопорубленной гуавой:

-Налетай.

-Не положено. - качнул головой Кирилл. - После первой-то...

-Зачет! - улыбнулся Паша, снова берясь за бутылку.

Зачет! Кирилл чуть не фыркнул.

-Ну, за что теперь? - спросил он, поднимая рюмку.

-Может, за благополучное приземление?

-Без парашюта!

-Я серьезно. Ты, похоже, только-только из аэропорта.

-Ага. Ладно, давай за благополучное приземление.

Опустошив рюмку, он взял ломтик гуавы и вдохнул терпкий, неведомый прежде аромат. Оценив вслед за этим вкус экзотического плода, Кирилл решил, что самогон с помелом несравненно более жесткое и бесчеловечное сочетание.

Неспешно смакуя фруктовую закуску, он рассматривал Пашу, который в свою очередь спокойно, не отводя, но и не акцентируя взгляда, изучал его.

Взгляд этот живо напомнил Кириллу первую встречу с Ракитиным. В тот день капитан смотрел на него точно так же: спокойно, практически безо всякого выражения, словно вгоняя свои безразличные глаза в самую душу салаги, едва выползшего из учебки во взрослую жизнь и ожидая: не стушуется ли тот, не закроется ли, не уйдет ли внутрь себя?

Да, именно так всё и было. Только обстановка была малость... попроще и вокруг шумели не пальмы, а псковский березняк...

-Срочник? - спросил Паша, взяв со стола полупустую пачку сигарет.

-Так точно.

-Ну и где срок... мотал?

-В Псковской.

-Зачет. - кивнул Паша, отправив в потолок первую струйку дыма. - А я в Тульской служил. Ты давай, смоли, коль хочешь. - он подтолкнул сигареты Кириллу.

-Не смолю. - усмехнулся тот, отправив в рот еще один ломтик гуавы.

-Что так?

-Глазки берегу.

Паша на мгновение задумался, глядя на гостя сквозь сизое облако табачного смога, а потом кивнул и уточнил:

-Снайпер?

-Точно.

-Участвовал?

-Пришлось.

-Кавказ?

-Да.

Паша снова кивнул и, не оставляя сигареты, поднял бутылку.

-Ну а я за речкой Пяндж год с лишком провел. - сказал он, наполнив рюмки.

Эта неторопливая, размеренная манера произвела на Кирилла самое лучшее впечатление. Паша не гнал тост за тостом и не наливал "с горочкой" будто за дверью топтался военком с парой ментов в придачу и, требовалось осушить бутылку в рекордно короткий срок, словно стометровку пробежать. В этом чувствовалась настоящая мужская степенность и солидность, разительно отличавшаяся от пацанячьего Мишиного: "А давай, Кира, на спор: кто полторашку пиваса быстрее выдует?"

-Оттуда? - спросил он, указывая на шрам, пересекавший правую скулу Павла.

-Оттуда. - отправив окурок в пепельницу, тот подтолкнул Кириллу его рюмку: - ну давай, братишка. Не чокаясь.

Они тихо выпили и молча отставили рюмки в сторону. Кирилл отправил в рот еще пару ломтиков гуавы и откинулся в кресле. Сладкая истома охватила все тело, делая излишними любые мысли и движения...

-Было там одно дело. - сказал Паша, глядя одновременно и мимо и на него. - Ты чего спишь, солдат? Отставить. Водка еще и до экватора не оприходована, а он уже кимарить надумал! - его голос доносился до Кирилла будто бы издалека, словно невнятная, едва различимая скороговорка ветра в кронах высоченных, корабельных сосен...

Глава XI

И в пустынных вагонах метро я летел через годы,

И в безлюдных портах провожал и встречал сам себя,

И водили со мной хороводы одни непогоды,

И все было на этой земле без тебя, без тебя.

-Отставить огонь! - крикнул я, силясь перекрыть упрямый речитатив раскаленных стволов. - Отставить огонь я сказал!

Последние светлячки трассеров умчались в темноту.

Тишина разорвалась словно бомба, оглушив меня. Постепенно, по мере того как заложенные уши освобождались от вязкой патоки, я начинал различать звуки, уступавшие автоматной трескотне. Привычно клацали затворы, стучали по камням пустые магазины. Кто-то матерился, не остыв еще. Кто-то, за моей спиной, стонал, так как можно стонать лишь через плотно стиснутые зубы и перекошенный рот.

Отдышавшись немного, я надел прибор ночного видения и поднял голову. Непроглядная темень ночи сменилась сумраком неестественного, ядовито-зеленого цвета.

Стараясь не думать: держат ли в данный момент нашу позицию под прицелом душманские снайперы, я скользнул взглядом по тропе, пытаясь засечь движение на ней.