О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

Помимо этого существовала еще масса способов получить взыскание. Если неряшливый внешний вид подчиненных Ракитин мог и проигнорировать (хотя и не всегда), то их невнимательность раздражала капитана неизменно. Он с самого первого дня твердил им, что наблюдательность и внимание к мелочам - краеугольные камни снайперской науки. Люди делятся на тех кто смотрит и тех кто видит, говорил он. И если снайпер хочет дожить до преклонных лет и умереть в собственной постели он должен быть в числе тех кто видит. Без вариантов. Уже через пару недель, отработав с десяток нарядов, Кирилл твердо усвоил, что проходя мимо автоколонны нужно запомнить количество и тип машин, встретив любой отряд необходимо оценить его численность и приметить звание командира, а стоя в карауле - быть готовым отчитаться о каждом промелькнувшем мимо человеке. И всегда, даже в самую пасмурную погоду помнить - где солнце, с какой стороны оно может проявиться. Словом - каждую секунду полностью контролировать окружающее пространство. Иначе легко можно получить от Ракитина по первое число.

Еще жестче капитаном каралось небрежное отношение к оружию. Его коронная фраза: "Оружье любит ласку, чистку и смазку" преследовала Кирилла даже во сне. Следуя этой мудрости, Ракитин заставлял солдат ежедневно вылизывать винтовки и отчитывал их если они пренебрежительно называли СВД "веслом". Это - удел рядовых автоматчиков, которые с восьмисот метров в стену казармы, не то что между глаз противнику не попадут, говорил он.

Впрочем, и Кирилл со Стасом пока не могли похвастаться таким умением.

-Да что и говорить-то: с восьмисот метров и слону между глаз попасть сложно, не то что - человеку! - вздыхал Никифоров.

Но вздохи не производили на Ракитина никакого впечатления, и он спокойно назначал один наряд за другим. Он принципиально не скупился на них, искренне полагая, что время свободное от занятий молодому солдату правильнее всего употреблять именно на отработку нарядов. Иначе в голове у него появляются всякие ненужные мысли.

-А если употреблять это время на отдых, - прибавлял старшина Жора, - то в голове у него появляются всякие ненужные сны...

* *

Спустись в базальтовые гроты,

Вглядись в провалы и пустоты,

Похожие на вход в Аид...

Прислушайся, как шелестит

В них голос моря - безысходней,

Чем плач теней... И над кормой

Склонись, тревожный и немой,

Перед богами преисподней...

Белая гора стремительно летела навстречу.

С каждой секундой ее крутой, почти отвесный склон неумолимо приближался к Кириллу. Он уже отчетливо различал морщинистые складки расселин, обозначенные густыми, глубокими тенями и кривые, выщербленные клыки скальных выступов, напротив, очерченные острыми солнечными лучиками. Столкновение было неизбежно.

Чувствуя как лоб покрывает испарина, он резко обернулся к Паше, сидевшему слева. Хотелось закричать от ужаса, но горло перехватил такой спазм, что не было сил даже вздохнуть. Тогда он схватился за руль, отчаянным рывком пытаясь повернуть его. Но Паша оказался сильнее. Крепко стискивая баранку обеими руками, он продолжал гнать машину вперед, навстречу неминуемой гибели. И только уголок рта приподнялся в недоброй, глухой улыбке.

Кирилл судорожно ахнул и, отпрянув назад, зажмурился в предчувствии...

Мощный удар выбросил его из салона машины прямо в непроглядную темноту...

Вскинувшись, он несколько мгновений ошеломленно озирался по сторонам, смиряя разошедшееся дыхание, затем сглотнул и провел ладонью по лбу. Мелкие капельки пота сочным, реалистичным штрихом связали его с салоном "Ленд Ровера" где он только что находился. Подняв краешек покрывала, Кирилл обтер лицо. Потом осторожно обернулся. Расплескав по подушке кружево светлых локонов и, привычно забросив руку за голову, Лена безмятежно спала. Вырез кремовой ночнушки равномерно покачивался в такт ее спокойному дыханию. Неужели спит? Ему казалось невероятным, чтобы яростный удар, оборвавший его сон, не разбудил женщину.

Но Лена действительно спала.

Убедившись в этом, Кирилл аккуратно соскользнул с кровати, взял брюки и футболку и вышел в коридор. Тихо затворив за собой дверь, он оделся и направился в свою импровизированную мастерскую.

Очутившись среди милого сердцу любого творца уютного рабочего беспорядка, он уселся в кресло напротив картины. Хотя дыхание успокоилось и сердце уже не трепыхалось, отчаянно пытаясь вырваться из ставшей вдруг тесной грудной клетки, Кирилл едва ли мог назвать свое состояние спокойным.

Реализм сна представлялся просто... нереальным. Выщербленная скалистая стенка стояла перед глазами в мельчайших подробностях, а отчаянный удар сердца, выкинувший его из пучины кошмара, казался отзвуком столкновения. Словно стихающее эхо, он раз за разом возвращался в его смятенный разум, не обещая сонного рассвета.