О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

Не в силах совладать с собой, Кирилл встал и несколько раз прошелся по комнате взад - вперед. Потом остановился у окна, открыл его и, усевшись на подоконник, некоторое время смотрел в ночь, безраздельно властвовавшую над миром и не собиравшуюся пока сдаваться ранним сумеркам. Было душновато. Вдалеке небесная линия прихотливо ломалась, выдавая тучи, нависшие над морем в немой угрозе.

Он никогда не верил снам. Не верил, полагая, что вещий сон, сон в руку и тому подобное - полнейшая галиматья, которой забивают себе голову люди, которым просто нечего делать. Из ни чего ничего не появится. В этом он был уверен. Однако...

Кирилл покачал головой. Однако тут все обстояло несколько иначе. Как ни крути, но данная... галлюцинация имела слишком реальную основу, чтобы ее можно было игнорировать, апеллируя к собственному неверию. Как говорит дядя Слава - знает кошка, чью сметанку сожрала! Знает...

Неуверенно хмыкнув, он отошел от окна и остановился перед мольбертом. Может поработать? С одной стороны - время не очень подходящее, с другой - лучшего способа "переключить" мозги он не знал.

С этой мыслью, Кирилл уже хотел взяться за кисть, но передумал и просто засмотрелся на картину, чувствуя, как соприкосновение с холстом оттесняет все посторонние мысли. Это ощущение давно было знакомо ему, однако именно сейчас он переживал его особенно остро. Эта женщина в потоке лунного света гипнотизировала его и с каждым днем сила, притягательность, необоримость ее магнетизма только возрастала.

Уже не раз ему вспомнился полуночный разговор с Леной о призрачности, иллюзорности вдохновения - этого вечного спутника любого художника. Кирилл вспоминал как доказывал ей, что трудно найти товарища менее надежного, каждую секунду норовящего поманить, соблазнить, одурманить тебя сказочным миражом грядущего шедевра и... ускользнуть, едва ты отправишься на призыв. И говорил он об этом совершенно искренне, с твердой убеждённостью в своей правоте.

И вот его убеждённость дала трещину. Найдя, подобрав, выстрадав наконец-то идею в полной мере олицетворяющую Лену, ту самую Лену, оставшуюся в покинутой им постели, он впервые в жизни столкнулся с тем, что каждый день, проведенный за работой, не отдаляет от него вдохновение, а, напротив, приближает его! Впервые в жизни он видел, как вдохновение не растворяется в рутине ежедневной работы, а, напротив, прибывает с каждым новым взмахом кисти, каждым законченным элементом композиции. Впервые этот призрачный и неверный спутник, предстал перед ним не как сиюсекундная, пусть и яркая вспышка, а как костер, уверенно и ясно пылающий где-то впереди, куда он стремился каждый день и каждый час, проведенный у мольберта...

Это действительно было впервые и новизна ощущений, волей-неволей подталкивала его к мысли, что он, возможно, вышел на качественно новый уровень, связанный даже не с техникой письма, а взаимоотношениями с тонкой материей, неведомой людям, не просиживавшим ночи напролет перед холстом или листом бумаги в ожидании высшего прикосновения...

А может ему, наконец-то удалось создать то, чему он даже не мог дать точного определения?

И не он один...

Кирилл смотрел на картину, припоминая слова своего профессора из Академии: "Шедевром можно назвать такую работу где поверх девяноста девяти процентов авторского замысла, основной сюжетной и композиционной линии, лежит один процент избыточности, не поддающейся расшифровке смысловой нагрузки. Избыточность венчает шедевр, изобличая мастера, виртуоза, создавшего полотно, безапелляционно отсекая его от массы ремесленников, у которых за женской улыбкой не лежит ничего помимо женской улыбки, а за равносторонним прямоугольником, выполненным черной краской нет ничего помимо равностороннего прямоугольника, выполненного черной краской. Именно избыточность, артистичность работы, а не техническое совершенство, чисто механическое мастерство превращают ее в шедевр. Артистичность же, - товар редкий, эксклюзивный. Научить ей, или хотя бы доходчиво растолковать природу ее происхождения необычайно сложно. Вот почему из стен и нашей Академии и прочих подобных заведений выходит мизерный процент гениев, хотя техника письма всем вам ставится на высочайшем уровне".

Избыточность...

Да, именно избыточность, думал Кирилл всматриваясь в холст с полутемной комнатой, сумеречной по краям и приобретающей четкие очертания ближе к центру, где на залитой нереально ярким и пронзительным лунным светом софе лежала обнаженная женщина.