О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

Нельзя сказать, что все обстояло именно так, однако львиная доля истины в этом утверждении имелась. Работа над полотном полностью захватила живописца. Кирилл давно уже не испытывал такого творческого азарта. Впрочем... если уж быть предельно честным - ТАКОГО творческого азарта он не испытывал вообще никогда! Никогда еще ему не доводилось испытывать такой жажды, такой тяги к холсту, с которыми было просто не совладать. Он действительно был готов стоять у мольберта круглые сутки напролет, позабыв про сон и еду. Лишь о Лене, о ее изумительных ласках, о сплетении тел в полночной тишине, он забыть не мог. Его ночи принадлежали только ей.

Но этого Лене было мало. Уже несколько дней она настойчиво уговаривала его тряхнуть стариной: забраться на машине в какую-нибудь глушь, пройтись по морскому берегу, поваляться на диком пляже. Понырять, в конце концов!

Поначалу Кирилл лишь усердно кормил ее "завтраками", искренне надеясь, что через пару - тройку дней напряжение, острота его творческого голода пойдут на спад, и он сможет отвлечься от работы. Но напряжение не спадало и творческий голод не иссякал. Холст по-прежнему безраздельно властвовал над ним, занимая все мысли. Ну а Лена... Лена никуда не денется. По крайней мере, в ближайшее время.

И все же игнорировать ее до бесконечности было невозможно. Настроение женщины, игривое и легкое в начале, постепенно смещалось в минорную сторону. Она словно стала сожалеть о содеянном, по мере того как угасала страсть. Хотя, с другой стороны, если бы сожалела, давным-давно, пожалуй, дала бы ему отставку? Как говорится: хозяин - барин. Сожалеешь - чего ж тогда каждый вечер в постель ложишься?

Но, так или иначе, а Лена день ото дня теряла свою беззаботную веселость, становясь все более задумчивой и грустной. И это не могло не вызывать у Кирилла уколов совести. Увлекшись работой, он действительно перестал уделять ей достаточно внимания. Правда, при этом он реально ощущал как... количество внимания перетекает в качество: даже будучи утомленным многочасовой трудовой вахтой у мольберта, он как на крыльях летел в спальню Лены и не засыпал до тех пор, пока не чувствовал, что женщина довольна им так, как только может быть женщина довольна мужчиной. Никакая усталость не могла помешать ему в полной мере насладиться совершенным телом его натурщицы.

Она ценила это, находя для него новые слова нежности и новые, неизведанные доселе ласки, но днем снова начинала упрекать в том, что он отдает предпочтение работе с портретом, а не общению с оригиналом.

И возразить ей, увы, было нечего.

Сознавая это, Кирилл дал себе обещание в ближайшее время, как только появится настроение, выбраться с Леной на прогулку...

Шторм грянул как нельзя более кстати. Последние несколько дней Лена ходила совершенно потерянная, окончательно, видимо, отчаявшись вернуть его внимание. А нужное настроение все никак не появлялось, вследствие чего все его обещания грозили так и остаться обещаниями. Но непогода заставила Кирилла пересмотреть планы. Сколь бы сильно творческий процесс ни захватил его, но упускать возможность увидеть разгневанное, штормящее море нельзя было ни в коем случае.

Потому что увидеть такое можно вообще один раз в жизни.

А то и вовсе - ни разу. Ввиду чего...

Ввиду чего стоит хотя бы на время отвлечься от мольберта и выполнить данное Лене обещание, думал Кирилл, стоя перед окном своей комнаты и глядя на неопрятные клочья серых туч, несущиеся со стороны моря на бреющей высоте и напарывающиеся на колючую вершину Карадага.

Тем более что выполнять обещания - хорошая манера.

С такими мыслями он спустился в столовую к завтраку и, обрадовав Лену, направился после трапезы в гараж с намерением выгнать оттуда спорткупе, потому что внедорожник им был сегодня совершенно ни к чему.

Однако судьба и Федор Петрович распорядились иначе...

*

-Да уж, судьба! - рассмеялась Лена. - А были б на "Мерседесе" нипочем сюда не забрались бы!

-Пожалуй. - согласился Кирилл, чувствуя как ветер покачивает его, заставляя напрягать мышцы, удерживая равновесие.

Он стоял над обрывом. Прямо из под его ног убегал вниз, к морю, щербатый каменистый склон, неровный, покрытый кривыми, зазубренными гниловатыми базальтовыми клыками. Вершина Карадага возвышалась за его спиной настолько близко, что казалось: до нее можно дотронуться рукой. Равно как и до низкого, стремительно скользящего над самой головой неба.

Поверхность моря, лежавшая ужасно далеко, под ногами Кирилла, представлялась ему чем-то вроде огромного свинцово-серого холста, покрытого короткими, отрывистыми белыми штрихами. Мощные, разгулявшиеся волны все несли и несли к берегу белые хлопья. Как будто там, за горизонтом, пошел на дно танкер с пеной и теперь она медленно вытекала наружу и стремилась к берегу, чтобы нарушить его девственную, первозданную чистоту. Жаль сама береговая линия, украшенная аркой Золотых Ворот, отсюда не просматривалась, скрытая скальным массивом обрыва. А то можно было бы посмотреть - сколько пены уже нанесло...