О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

-Правда. Один в один. Тот тоже как... разойдется - не остановишь.

Кирилл тоже кивнул, не зная: как воспринимать подобное сравнение. Как похвалу? Или же...

Ладно, бог с ней. Он разгреб вилкой завядшие в печи пальмовые листья, обнаружил под ними последний кусочек свинины и, отправив его в рот, откинулся на спинку.

Вокруг небольшого кафе, целиком, казалось, сплетенного из тростника, было разбросано десятка два столиков, один из которых в настоящий момент занимали они. Пальмы, возвышавшиеся по бокам, напоминали колоннаду, сотворенную не вполне адекватным архитектором. Небрежно рассеянные некогда бризом и пригнутые затем его же волевой рукой в одном направлении, они оставляли ощущение упорядоченной хаотичности. Поверх колонн лежал зеленый свод, настолько плотный, что лишь редкие лучики солнца просачивались сквозь него, вычерчивая на песке и столах замысловатые, колышущиеся узоры.

Справа, едва заметный среди пальмовой колоннады, белел корпус отеля, а слева синело море. На границе пляжа и воды клубился невысокий бурунчик прибоя, а за ним вперемешку покачивались на легких волнах головы купальщиков и яркие блики подбирающегося к зениту солнца.

Солнце...

Именно оно разбудило его спозаранку, своей настойчивостью и силой перевесив все аргументы, убеждавшие остаться в постели как минимум до обеда...

*

...С каждой минутой солнце наглело все больше и больше. Кирилл перевернулся с одного боку на другой, потом натянул на голову плед, но вскоре понял, что и это облегчения не принесет. Острые лучи без труда прошивали тонкую ткань и лезли в глаза. Как странно, подумал он, выныривая из сонной глубины: солнце у меня в комнате просто круглые сутки - и вечером, после обеда, и утром.

Привычка автоматически, почти бездумно анализировать окружающую обстановку, не загадывая наперед - пригодится ли это, как всегда сработала безупречно. Не разобравшись еще: на кой черт ему нужно знать это самое положение солнца, он отбросил покрывало, болезненно сощурился и сел на... диване. Ну да, точно - на диване. Кровать это спальное место не напоминало никоим образом.

Так и не подведя теоретического базиса под ряд представившихся ему несуразиц, Кирилл обхватил руками голову и теперь уже не просто сощурился, а застонал. Ощущения человека, принявшего накануне несколько литров пива, дополнившего его доброй порцией виски и от души, не скупясь, отлакировавшего это восхитительное сочетание полновесной дозой водки невозможно было спутать с какими-либо другими. Малейшее движение выстреливало болью в виски и рикошетило оттуда по всей голове.

Кирилл попробовал прикрыть глаза, но тут же снова открыл их. Отсутствие света положительным образом сказалось на мироощущении, но вестибулярный аппарат то ли не заработал еще в полную силу, то ли просто утратил надежную связь с мозгом: стоило лишь потерять визуальный контакт с окружающим миром как чувство зыбкого равновесия сменилось головокружением и тошнотой.

Болезненно крякнув, он отбросил идею укрыться от реальности за опущенными веками и осмотрелся по сторонам.

Если зрение ему не изменяло (а не хватало чтобы еще и оно ему изменяло), комната, в которой он сейчас находился, не имела никакого отношения к его номеру. Об этом свидетельствовали и ее размеры и обстановка и, разумеется, - солнце, ни с того ни с сего заглянувшее сюда с утра, хотя по графику должно было появиться здесь только после обеда.

Даже находясь в весьма плачевном состоянии, Кирилл, тем не менее, не утратил чувства времени. Биологические часики перевели стрелки на семь часов вперед и продолжали уверенно тикать, указывая на утро. Да и сила похмелья свидетельствовала о том же: если бы с момента гулянки миновали целые сутки, ему вряд ли было бы так... лихо. Организм наверняка успел бы восстановиться, очиститься от изрядной доли отравы. Организм - штука крепкая, чтобы его угробить требуется немало усилий. Хотя некоторым это и удается...

Предаваясь подобным размышлениям, Кирилл свесил ноги с дивана и, заглянув под него, с радостью обнаружил в непривычной обстановке, первый знакомый штрих - свои белые кроссовки, купленные перед отъездом в Питере, на Троицком рынке. Дотянувшись до них (это заставило нагнуться совсем низко и спровоцировало очередной приступ нешуточной боли), он обулся и почувствовал, что это сразу же прибавило ему уверенности и в себе и в будущем. Если сейчас явятся хозяева и начнут выгонять его вон, можно будет, по крайней мере, уйти с гордо поднятой головой, ибо как еще должен уходить обутый человек?