Два года, проведенные мною в Туртапке, я переписывалась с Тимой Киселевым, уехавшим из Мурома в Грозный, где он с большим интересом работал на нефтеперерабатывающем заводе. В свои 20 лет он был и.о. инженера и решил окончить нефтяной институт, а для этого необходимо было перебраться в Москву, что ему и удалось осуществить в 1930 г.
Наша переписка была настоящим романом в письмах, и я стала тоже мечтать о Москве, где я никогда не была. Благодаря знакомству моей мамы с Сахаровыми (семья это тоже муромская), благодаря тому, что на свете жили Мария Павловна Сахарова — человек исключительной доброты и совершенно необыкновенного отношения к людям — я поехала в Москву. Мария Павловна готова была прийти на помощь к людям, чего бы ей это не стоило, не считаясь с тем, что лишает себя удобств и денег. Она узнала от моей двоюродной сестры, что я мечтаю о Москве. И просто пригласила меня к себе жить. Но это уже моя личная жизнь, а я так хотела описать в этих записках жизнь моей семьи и разорение нашего муромского гнезда, мучительно взаимосвязанное с переустройством уклада жизни в России, но разделить эти три процесса невозможно, — все переплелось!
Итак, я с замиранием сердца приняла приглашение Марии Павловны, с трудом уволилась из Туртапки и отправилась в Москву на новую жизнь. Меня встретил на вокзале и проводил к Сахаровым мой будущий муж. Встретившись после 2-х лет разлуки, мы с первого взгляда почувствовали, что теперь не расстанемся никогда, что нам так хорошо вместе! Но нужно было думать и о работе, и об учении, и свадьба наша состоялась только через год.
Год этот был трудным и интересным. Трудно было устраиваться с местом жительства (я уезжала в командировки, чтобы не надоедать родственникам), интересно осматривать достопримечательности московские и, несмотря на очень скудные средства, часто бывать в театрах. Через год по приезде в Москву Тима получил комнату, и я решилась выйти замуж. Да и как не решиться — ведь он был самый лучший человек на свете!
Маме он очень нравился — она мне писала: «Его послал тебе Бог за твое доброе сердце…».
Да, это был самый интересный, самый умный человек из всех, кого довелось мне встретить за всю мою жизнь. Он обладал талантами многими и преуспел бы во всем, если бы жизнь его продлилась. Если бы суждено было прожить ему до глубокой старости. Он имел хороший характер, хорошо относился к людям, имел интересы разносторонние и во всем разбирался глубоко. Всегда был в курсе новинок литературы и писал сам стихи и прозу. Знал живопись, интересовался всеми течениями многочисленными своего времени, всевозможными «-измами», и нашими, и западными, и хорошо рисовал сам. Посещал все выставки, бывал во всех почти музеях Москвы, и я с ним. Он просвещал меня во всех областях, которыми сам интересовался, и восхищался моим восприятием всего и пониманием. Я, вероятно, очень старалась делать умный вид и важный, но, многое не понимая, восторгалась больше тем, как умно, красиво и хорошо говорил обо всем, что мы видели.
Первый год моего пребывания в Москве, да и следующий тоже — Андрюша родился только через два года после нашей свадьбы — мы все свободное время посвящали хождениям по музеям Москвы и Подмосковья, выставкам и театрам. Времени такого было мало, и денег мало, но, тем не менее, видели мы больше, чем дети наши — москвичи. Более обеспеченные, чем мы в то время.
Было так много энергии, сил, желания учиться и работать. Была уверенность в том, что вот начнется новая жизнь — интересная, полная — и главное есть — такая большая, красивая любовь на всю жизнь к человеку, отвечающему мне на мое чувство всем сердцем.
Виделись мы часто. У Сахаровых он был принят как свой и очень понравился. После замужества, когда я привела Тиму к Гладковым, тетя Таня хоть и поспорила с ним по многим вопросам, но так он ей понравился, что меня она стала прямо-таки уважать за то, что я так удачно вышла замуж. Но это — лирическое отступление — в повседневной же жизни в это первое время в Москве было очень непросто!
Тима учился в нефтяном институте (который закончил экстерном за два года), работал в тресте Нефтезаводстрой в должности инженера. Я жила у Марии Павловны, где кроме ее семьи, состоявшей из ее матери и 12-летнего сына, было еще 3 приживалки-проживалки. На ночь приживалки (в том числе я) и сама Мария Павловна стелили на полу. Кто что имел. На кровати и диване помещались только ее сын и мать.
Две ее комнаты были в общей квартире, приютившей 9 семей. На всех одна кухня с одной раковиной. Холодная уборная на лестнице. Но как всем нам было хорошо, интересно, весело. Как приветливы ко всем нам были сама Мария Павловна и ее мама Антонина Васильевна. Мария Павловна устроила меня на работу и сразу прописала меня к себе — так я стала москвичкой.