О нас по-настоящему

Отправился на День рождения к товарищу. Покидая вечеринку, зацепился каблуком за ступеньку, очнулся в Склифе, с сотрясением. Пенная вечеринка в клубе у нас с ним закончилась тем, что я его увозил домой в полусознательном состоянии – поскользнулся, треснулся головой о танцпол. Разбил бутылку о голову любимого на Красной площади и был вынужден встречать Новый год в «бобике» в компании высоких красавцев в униформе. Очередное веселье в клубе закончилось пробуждением в неизвестной квартире в объятиях транссексуала…

Да чего уж там ситуации, вся его жизнь – как индийское кино. Вспомнить хотя бы его двух мужей, которых я не раз упоминал. «Один оставленный, но не отпущенный, второй – приближенный. Но оба любимые».

И ведь не лжет, сорванец. Дом всегда прибран, обед приготовлен, маникюр при этом идеален, лицо свежо, тело в форме, в хорошей форме. Старший муж удовлетворен интересной беседой и заботой, младший – ни разу не обделен вниманием и лаской. Потом ему, конечно, все эти мужья надоели, и он ушел в холостяцкое плаванье. Но я всегда боялся за него, предполагал, что со всеми его приключениями, он нарвется на что-нибудь серьезное, так и произошло…

– У меня ВИЧ, – произнес он в трубку.

Благо мы люди образованные и понимаем, что это не конец света, однако внутреннего нытика никто не отменял.

– Давай бери этот открепительный талон и приезжай ко мне.

– А как же вирус?

– Черт с ним, твое психическое спокойствие мне важнее.

Через час он был у меня.

Мы нажрались, наревелись, поржали.

– Ты предполагаешь от кого заразился?

Леша кивнул головой.

– От Пети.

Я от изумления открыл рот.

– После того, как вы расстались, он пустился во все тяжкие. Уехал в Берлин, посещал там какие-то сомнительные вечеринки, видимо там и подхватил.

– Черт!

– Месяц тому назад он позвонил и сказал, что у него положительный, я сдал, но с этим вирусом совсем забыл забрать результат. Неделю тому назад он мне напомнил…

– И ты неделю молчал?

– Честно говоря, я боялся…

– Чего?

– Не то, чтобы перестанешь общаться со мной, а будешь сторониться, ну, ты понимаешь.

– Ты дурак совсем! Я такого никогда не сделаю! Мы с тобой столько вместе прошли! Сколько ты меня вытаскивал из говна, я тебе помогал, мы родные люди.

Он меня обнял и уткнулся в шею.

– Спасибо тебе, мой дорогой.

– Иди в жопу, дурила, – я погладил его по волосам. – И что у вас сейчас с Петей? Не злишься на него?

– Все так же. Встречались иногда до карантина. Я его ни в чем не виню, сам виноват. Один раз презерватива не было, и я сказал, давай без него. Насчет себя я был уверен, у меня кроме него партнеров не было, и я каждые полгода проверяюсь. Ему я почему-то тоже доверял.

Потом мы выпили еще, пошли танцы, песни, сентиментальные разговоры. Я рассказал ему про Гордея, признался, что как-то не однозначно отношусь к нему и, судя по всему, и он ко мне, Лешка советовал не выделываться и напрямую сказать Гордею о своих чувствах, когда он выйдет из больницы…

Я не хотел об этом думать, но мысли о печальном исходе непроизвольно забирались мне в голову. Ночью приснился сон, Гордей, почему-то в открытом гробу лежит в могиле, льет дождь, я стаю на коленях у края. Вода наполняет могилу, я хочу прыгнуть в нее, Катя оттаскивает меня, вокруг стоят люди и просто смотрят.

– Ему холодно, он весь промок, его надо достать! – орал я.

Я вырвался из рук Кати и прыгнул. Тело уже исчезло под мутной водой. Я водил руками под водой, пытаясь нащупать тело Гордея, но его нигде не было. В какой-то момент я задрал голову и увидел, что около края могилы стоят Катя и Гордей. Она держит его под руку и улыбается, он печальными глазами смотрит на меня.

– Я люблю тебя, – шепчет он.

Проснувшись, я еще какое-то время лежал в кровати, за окном шел дождь.

К смерти у меня странное отношение. Как будто в организме включаются защитные механизмы. Я не впадаю в панику, истерики, на похоронах родителей я даже не плакал. Меня только жутко трясло. Я научился запрещать себе думать о том, что я больше их не увижу, первое время старался не вспоминать прошлое – хорошее, плохое – любое. На следующий день после похорон я собрал все их вещи и убрал на антресоль, чтобы они не попадались мне на глаза, убрал все фотографии с ними. Это очень похоже на бегство, возможно, но так мне было легче пережить горе, избавиться от тянущей тоски безысходности внутри. Когда ты понимаешь, что многое в этом мире не зависит от тебя, и важно твое отношение и насколько хорошо ты сможешь сохранить трезвый рассудок. Быть может, кто-то скажет, что так неправильно, надо чтить память умерших, избавляться от их вещей в первый же день – кощунство. Только эта показуха не для меня, кому будет легче, если я начну культивировать боль и горе внутри себя, убиваться. Соседям, родственникам, которые будут качать головой и жалеть меня! А на хрен мне эта жалость сдалась? Как она мне поможет, когда я сойду с ума?

Я не избавлялся от памяти о них, это невозможно сделать, я и есть память, я и есть они! А вот от Гордея у меня ничего не останется, только пустота. Он позаботился о том, чтобы я быстро о нем забыл…