О науке без звериной серьёзности

Ещё в советские времена в любой диссертации должна была обязательно присутствовать глава «Практическая значимость работы». Люди научились высасывать из пальца эту «значимость», даже когда они исследовали тохарские языки или египетскую мифологию. Все понимали условность этого текста. Но сейчас формальность превратилась в краеугольный камень научной политики. Вот, к примеру, решило Министерство образования поддержать учёных, в первую очередь молодых. Хорошее дело. Программу назвали «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России». Получается, что если эти кадры работают не для «инновационной России», а просто так – для познания Вселенной, то денег им не положено.

Хуже всего получается, когда эта потребительская рамка накладывается на гуманитарные науки. Психология – прекрасная штука. Человек пытается понять сам себя. Можно сказать, наука наук. Но требование практического результата превращает открывателя тайн души в унылого менеджера по персоналу или консультанта по рекламе женских прокладок.

Или возьмём историю. Наука древняя и не менее строгая, чем квантовая физика. Однако, стоит историку начать задумываться о пользе для инновационного отечества, сразу получается какая-то проституция. Какой практический смысл в истории? Правильно, национальная гордость. И прошлое начинает рихтоваться под очередные патриотические задачи. Получается, конечно, вранье, но зато – с «внедрением».

Учёные как-то установили, что наш геном отличается от генома шимпанзе всего на несколько процентов. Кстати, сделали они это тоже без особого практического смысла, хотя при желании его можно придумать. Так вот, мне кажется, именно в этих процентах и прячется стремление познавать мир не ради наполнения желудка или убийства сородича, а просто ради познания.

P.S.

В этом тексте я использовал кусочки моей колонки, опубликованной в «Русском репортёре» в 2010 году (про орнитологов и физика-теоретика дописал специально для книги). Увы, мало что с тех пор изменилось. Да, модное тогда слово «модернизация» выпало из официального лексикона, зато «инновации» используются повсюду, хоть эта лексема давно уже выцвела, как наволочка после тысячекратного кипячения.

Фундаментальная наука всё так же воспринимается как некая прислуга для решения задач народного хозяйства. Будто больше нет других забот у физики, кроме как помогать делать новый смартфон. Впрочем, смартфоны – это не наше. У нас скорее речь пойдёт о новом танке или штурмовом самолёте.

За восемь лет, прошедших с момента написания этой колонки, ситуация лишь ухудшилась. Тогда я спокойно мог написать, что режиссёры, в отличие от учёных, имеют право работать «просто так». Кажется, уже не имеют. По крайней мере, от кино уже стали требовать прикладного значения: чтоб духовность росла и патриотизм повышался с каждым кадром. Подозреваю, скоро глава «Практическая значимость работы» появится и в сценарных заявках. А там, глядишь, и до балета дело дойдёт.

Беседы с водяной землеройкой О слепоглухих и зрячеслышащих

Теперь о «Зеркале», то есть о той функции научной журналистики, которая позволяет читателю сравнивать героя с собой. Этот материал я уже раз сто ставил в план номера, сначала в «Русском репортёре», потом в «Коте Шрёдингера». И каждый раз откладывал. Мне казалось, что текст получается недостаточно эпохальным относительно фигуры, которой он посвящён. Вообще, это адски трудно – писать про хороших людей. С подонками куда проще. Можно побрызгать на текст ироническим ядом, и тут же посыплются тебе лайки, репосты и прочие современные знаки почтения. А что делать, если герой вызывает уважение, а то и восхищение? Тут велик риск скатиться в пафосную пошлость, что-нибудь в духе «Человека с большой буквы».

Вообще, это адски трудно – писать про хороших людей. С подонками куда проще.

Речь пойдёт о докторе психологических наук Александре Суворове, который в раннем детстве потерял и зрение, и слух. Его мир – полная темнота и полная тишина. Иногда я зажмуриваю глаза, зажимаю уши и пытаюсь в таком состоянии ходить по комнате. Меня хватает на несколько минут, дальше становится страшно. А он живёт так почти шестьдесят лет.

Вынесенная в заголовок водяная землеройка – это не оксюморон. В природе существует зверёк с таким названием (официально его зовут Neomys fodiens). Когда Суворов был ещё студентом, ему попалась книга биолога Конрада Лоренца «Кольцо царя Соломона». Там описывается поведение водяных землероек. Когда их только поймали и поместили в лабораторный бассейн, зверьки казались очень тихими и вялыми. Буквально миллиметр за миллиметром они обследовали бассейн. Но вот землеройки освоились – и показали, на какую прыть способны. По обследованным маршрутам стали носиться как метеоры.