Я не сразу понимаю, о чем идёт речь. Вспоминаю, как мы с Александром Суворовым обсуждали братьев Стругацких, политику Путина и детско-родительские отношения. Только потом соображаю, что технология беседы была чуть иной, чем с обычными людьми.
Мы обсуждали братьев Стругацких, политику Путина и детско-родительские отношения.
Чтобы сказать что-то Суворову, надо выводить буквы пальцем у него на ладони: З-Д-Р-А-В-С-Т-В-У-Й-Т-Е. Х-О-Ч-У С-П-Р-О-С-И-Т-Ь… Я потом на себе проверял такой способ. Очень неудобно. Ощущаешь лишь щекотку, буквы, и тем более слова, разобрать невозможно. А Суворов всё понимает. Не успеваешь дописать вопрос до конца, а он уже одобрительно сжимает твою руку и начинает отвечать. Только просит:
– Вы слишком деликатно нажимаете. Мне так сложнее вас понимать. Не бойтесь!
С Суворовым можно говорить о чём угодно. Человек сделал свою жизнь научным экспериментом и чуть ли не каждый день отчитывается о его результатах. Чего стоит объяснительная записка о возможности самоубийства:
– Что вас больше обижает: невнимательность или излишняя забота? – спрашиваю я, старательно выводя буквы на руке собеседника.
– И то и другое обижает; всё, что плохо, слишком мало или слишком много. Меня никогда не обижает помощь, но обижает, когда путаются под ногами. Впрочем, к этому я тоже отношусь спокойно, каждый человек имеет право чего-то не уметь, нужно просто научить его. Чтобы определить, нужна ли помощь человеку с физическими недостатками, надо его очень хорошо изучить: что у него получается лучше, вокруг чего сложился круг его основных проблем, а просто встретив на улице – предложить поддержку.
– Вы исходите из того, что любой человек – добрый, отзывчивый по своей природе, а все остальные проявления – это скорее исключение?
– Я исхожу из того, что все люди – эгоисты, поэтому стараюсь, чтобы мои просьбы были как можно менее обременительными. Я тоже эгоист. Если я куда-то иду без сопровождения, то время от времени обращаюсь к прохожим за помощью: перевести, посадить, высадить. Это же минутное дело и, в общем, почти никого не обременит. Я из этого и исходил, учитывая эгоизм скорее, чем альтруизм.
– Скажите, вы верите в Бога?
– Сначала был атеистом, теперь могу назвать себя интересующимся. Нельзя сказать ни того, что я верю в Бога, ни того, что не верю. Меня интересуют эти вопросы. Я готов общаться на эту тему, но не с кем попало, а с очень подкованными специалистами, со священниками, например, или с философами. А с рядовыми прихожанами – боже упаси! Только зря поссоришься.
– Неужели у вас не было соблазна начать молиться, просить у Бога чуда?
– Никогда. Чего я не хотел, так это молиться. К этому у меня даже какое-то отвращение. Я верю верующим, что это их способ общения с Богом, только мне этот способ не подходит. Это нечто потребительское… Бога все время донимают всякого рода просьбами. Я считаю, что у Бога, если Он существует, хватает и других забот, и никогда не стал бы к Нему с этим не стал приставать.
– В какой степени вы – ребёнок?
– Я от скромности не помру – в максимально возможной. Человечество делится на три категории: дети, взрослые и творцы. Творцы отличаются от взрослых тем, что они и в зрелом возрасте сумели остаться детьми, такими же непосредственными и увлекающимися. Ну, себя я, естественно, отношу к творцам. А взрослые – это те, которые забыли, что когда-то были детьми…
P.S.