О недостоверности иудео-христианства

Как могло дойти до этой уникальной в мировой истории связи, даже сцепления государства и «религии», так что историки, и не только они, на протяжении веков вынуждены были говорить о государственном христианстве вместо христианского государства или, после распада мировой Римской империи, соответственно о государствах, подпавших под влияние христианской религии? Опирающийся на исторические знания и потому достоверный ответ на этот вопрос звучит так. Население тогдашней мировой Римской империи примерно в 300 году нашей эры составляло около 50 миллионов человек, из которых самое большее 15 миллионов, то есть почти 30%, были «христианами». Эти «христиане» были рассеяны по всему Средиземноморью, т.е. по многим странам. Они хоть и образовывали меньшинство без управления и влияния и из-за их ритуалов частично подвергались преследованию со стороны государства, но, с другой стороны, пользуясь современным лексиконом, представляли собой большой потенциал избирателей. Император Константин был жестоким политиком и столь же безжалостным агрессором, захватившим много земель для своей империи в ходе своих военных походов. Потому ему пришлось стараться в возможно большей степени избавить свое огромное государство, протянувшееся от Шотландии до «Малой Азии», от каких-либо внутренних конфликтов, чтобы оно сравнительно быстро не развалилось снова. Потому ему было совсем не нужно, чтобы около четверти его населения оказалось его противником или даже врагом, и преследовать этих людей лишь потому, что они не хотели признавать божественные государственные символы. Сохранилось письмо императора некоему Ануллину, в котором Константин поясняет, что побудило его к терпимости по отношению к «христианской секте». Среди прочего, в этом письме сообщается, что «неуважение к христианскому богослужению означало бы для государства большую опасность, его возобновление и благожелательность к нему, напротив, принесли счастье и благодать». Таким образом, именно политически зрелая воля привела Константина к церкви, а не набожность в его сердце, как считали последующие поколения.

Между тем «христианская секта» за три века все более превращалась в иерархически организованную церковь, и, наконец, представляла настолько большую власть, что при определенных обстоятельствах она могла вызвать падение империи. Поэтому Константину было необходимо поддерживать союз с этой силой. С его точки зрения политической целью могло быть только огосударствление христианства, а не христианизация государства. Как стало возможным, что те, кто как раз недавно были готовы стать религиозными мучениками, противясь обожествлению государства в римском смысле, теперь внезапно подчинились императору, которого его панегиристы все еще осыпали божественными атрибутами, и который, пока еще строил храм, позволял называть себя заместителем Христа – такой вопрос мы должны задать вместе с Иоханнесом Леманном.

Когда император Константин в 324 году после войны овладел также Восточной Римской империей, он сразу позаботился об улаживании чреватого последствиями спора в египетском городе Александрии. Речь там шла о чрезвычайно важной проблеме: хотело ли «христианство» в дальнейшем придерживаться введенного Моисеем иудейского монотеизма, из которого произошел также и сам Иисус, или должно было быть введено учение о трех богах. Если спросить точнее: Был ли иудейский миссионер Иисус, которого триста лет до того объявили «Христом» сам Богом или нет? Согласно наличествующим «христианским» текстам источников, собранных некими «отцами церкви» и объявленных ими каноном, он таковым не являлся. Савл/Павел и четыре евангелиста называли его только «Сыном Божьим». Это наименование означало, тем не менее, в те времена ничто иное, как то, что у человека было особенное отношение к «Богу». Никогда, во всяком случае, сам Иисус не представлялся как Бог. Это и без того было бы наихудшей клеветой, так как для евреев был и всегда есть только один Бог с различными именами Яхве, Иегова, Адонай и Эль Шаддай и др., которого умирающий на кресте Иисус доверительно называл «Абба» («папа»). Даже если мы считаем одно из предполагаемых последних слов умирающего Иисуса правдивым, как они добросовестно (?) переданы библейскими евангелистами, которые сами не были свидетелями происходившего, из них нельзя вывести понятие «сына божьего» в смысле тождества. Доказательством этого могут служить соответствующие цитаты: