О нем доложили Сталину

«Первый!» — на скулах Гопф-Гойера заиграли желваки, а пальцы сжались в кулаки. Он представлял себе, как на служебном совещании Гемприх станет разносить его в пух и прах. Его, ветерана разведки, работавшего под началом самого аса тайных операций Вальтера Николаи, будут втаптывать в грязь на глазах выскочек — бывших лавочников, у которых ум и профессиональный опыт заменяли партийный билет наци. Все еще надеясь найти выход из ситуации, Гопф-Гойер тянул с докладом до последнего. Пробежавшись взглядом по понурым лицам подчиненных, он, избегая смотреть им в глаза, мрачно произнес:

— Господа, надеюсь, вам не надо объяснять, что на карту поставлена репутация нашей группы и честь каждого из нас?

— А если в Запорожье ситуацию раздуют? Нам не позавидуешь, — констатировал Рудель.

— Поэтому, господа, надо думать, как выйти из нее с минимальными потерями, — осторожно намекнул Гопф-Гойер. — Но каким образом?

Райхдихт понял этот прозрачный намек:

— Это уже зависит от того, как перед Гемприхом и Берлином повернуть дело с Петренко.

Гопф-Гойер оживился — заместители, похоже, дули с ним в одну дуду — и, приободрившись, заявил:

— Я надеюсь на вас, Ганс! Выбейте из мерзавца все, что можно, а там посмотрим.

— Постараюсь, господин подполковник.

— Очень старайтесь, Ганс! Очень!

— Не лишнее потрясти и Самутина. С этими русскими не знаешь, в какой момент они подложат свинью, — вспомнил о нем Рудель.

— С ним — потом, сейчас надо решать проблему с Петренко, — не стал дальше углубляться в опасную тему Гопф-Гойер и на том закончил совещание: — Всем за дело, господа! Время не ждет, оно работает против нас.

Покинув кабинет, Рудель отправился в учебный корпус, чтобы привести в чувство инструкторов с курсантами и возобновить занятия. Райхдихт остался в штабе и засел за досье на Петренко — доносы осведомителей, записи прослушки, надеясь найти в них то, что позволит сломать агента большевиков.

Сам же Петр томился в неизвестности. Но не столько неизвестность, сколько жажда и невыносимый смрад в камере изводили его. Попытки получить у часовых глоток воды наталкивались на угрозы. К муке душевной добавилась телесная. Каждый вздох отзывался в пересохшем горле болезненными спазмами. Вскоре от нехватки воздуха он начал задыхаться и, ища спасение, снял рубашку, майку и брюки. Это не облегчило страданий. Усилившийся в камере смрад мутил сознание и вызывал приступы тошноты. Его взгляд метался по каменному мешку в поисках отдушины. Между рамой и стеной светлой полоской прорезался просвет. Петр прильнул к щели. Слабый сквозняк живительной свежестью обдал губы, и тут за спиной громыхнула «кормушка».

— Ты што делаешь, гад?! — рявкнул часовой.

— Слепой, что ли? — просипел Петр.

— А ну, портки одень! — потребовал часовой.

— Не нукай, я не жеребец.

— Хуже, ты — сука конченая.

— Кто из нас сука, еще разберутся.

— Че-го-о? — опешил часовой.

— Так ты еще и глухой.

— Молчать, сволочь! Щас соплями захлебнешься!

— Не пугай — пуганый. Выйду, сам будешь глотать.

— Выйдешь, выйдешь… ногами вперед.

— Это мы еще посмотрим, — и Петр дернулся к двери.

Часовой шарахнулся в сторону, захлопнул «кормушку», и из коридора понеслись вопли:

— Гад краснопузый! Сука недобитая!

Вопли внезапно оборвались. В наступившей тишине послышался топот. Петр напрягся. Лязгнул засов. Дверь распахнулась. На пороге возник комендант.

От ударившей в лицо струи смрада губы коменданта искривила брезгливая гримаса. Прикрыв нос платком, он промычал:

— Что, сволочь, уже на тот свет собрался?

— Мне и на этом неплохо, — буркнул Петр.

— Поговори мне! Собирайся, пошли! — прикрикнул комендант.

Петр оделся, вышел из камеры и вопросительно посмотрел на него.

— Вперед! И не дури, — предупредил комендант.

— Я себе не враг, — успокоил его Петр и, чтобы узнать, к чему готовиться, спросил: — А что, цирк еще не закончился?

— Только начинается, — с ухмылкой ответил комендант и подтолкнул в спину стволом пистолета.

Поднялись на второй этаж и прошли в душевую. Там уже находился Райхдихт. Его мрачная физиономия и сама обстановки ничего хорошего не сулили. Петр не дал слабины и продолжил игру:

— Герр оберлейтенант, старший инструктор Петренко по вашему приказанию прибыл!

Гитлеровец не ответил, обошел вокруг Петра и, покачиваясь с носка на пятку, зловеще прошипел:

— Тварь ты, а не инструктор!

— Это ошибка, герр оберлейтенант, — не сдавался Петр.

— Мы потеряли трех агентов! И ты, падаль, называешь это ошибкой? — наливался злобой Райхдихт.

— Я не виноват. Я…

Петр поперхнулся. Сокрушительный удар в живот отбросил его к стене. Дыхание перехватило, из глаз брызнули искры. Он сполз на пол, и над ним, покачиваясь, нависли две физиономии. Они что-то кричали, но их голоса тонули в звоне, стоявшем в ушах. В чувство Петра привел ушат воды. Он тряхнул головой и попытался подняться, но поскользнулся и распластался на полу.

— Встать! — рявкнул Райхдихт.

Опираясь о стену, Петр приподнялся на непослушных ногах и немигающим взглядом уставился на своего мучителя. Тот угрожающе надвинулся на него.

— Говори, кто тебя к нам заслал? Кто?

— Никто. Я сам. Самутин мне…