О нем доложили Сталину

— Хватит врать! Кто тебя заслал? — сорвался на крик Райхдихт.

— Это чудовищная ошибка, герр оберлейтенант. Это ошибка. Я…

Райхдихт обрушил на Петра град ударов. Пытаясь защититься, Петр прикрывал руками живот и голову, но сапоги пробивали эту ненадежную защиту, и вскоре он потерял сознание.

Вернула его к жизни струя воды, хлеставшая в лицо. Судорожно сглотнув попавшую в рот воду, он с трудом открыл глаза. Райхдихт подался к нему и, тыча в лицо красноармейской книжкой, заорал:

— А это что такое? Кто тебе приказал делать липу?

— Я делал по образцу. Я все делал по образцу, — еле шевелил языком Петр.

Остервенев от его упрямства, Райхдихт продолжил пытку, но на этот раз перестарался. Петр надолго потерял сознание, а когда оно возвратилось, то был не в силах что-либо сказать. Райхдихт прекратил допрос, и истерзанное тело Петра конвой оттащил в камеру.

Очнулся он от запаха нашатыря, шибанувшего в нос. Веки, будто налившиеся свинцом, медленно поднялись. Перед ним, как сквозь туман, проступили три физиономии. Они дергались и корчили рожи. Луч солнца упал на них — то были инструкторы Роман Лысый, Трофим Шевченко и комендант. Взгляд Петра остановился на коменданте. Тело, откликнувшись на боль, судорожно дернулось.

— Живучий.

— Кажись, оклемался.

— Главное, шо б кости, та потроха булы целы, а мясо нарастет, — как из подземелья до Петра доносились их голоса.

Затем чьи-то руки приподняли голову, влажная тряпка коснулась щеки, смахнула с запекшихся губ сукровицу, и в нем с прежней силой проснулась жажда. Он с трудом произнес:

— Пи-и-ть.

И чудо — мучители сжалились! Холодная струйка воды пролилась на нос и скатилась в рот. Петр жадными глотками пил и не мог напиться.

— Хорош, Рома, а то лопнет, — комендант остановил Лысого и спросил: — Петренко, двигаться можешь?

Петр сделал попытку подняться, но руки и ноги отказывались повиноваться, а от острой боли в животе потемнело в глазах.

— Не дергайся, — буркнул комендант. — Рома, Трофим, тащите носилки.

Они принесли носилки, переложили на них Петра и отнесли его в душевую. Райхдихта в ней не оказалось. Его отсутствие и суета коменданта наводили Петра на мысль — положение не безнадежно. Подтверждением тому являлось поведение Лысого и Шевченко. Они старательно хлопотали над ним, приводя в божеский вид и, не стесняясь в выражениях, костерили мудака Замуту, поставившего всех раком. Петр догадался: в расследовании произошел резкий поворот, какой именно — узнал на следующий день.

После развода курсантов по местам занятия к нему в комнату пришел Рудель с объемистым свертком. В нем находились бутылка коньяка, отменный продуктовый набор и конверт с 200 марками. От своего имени и имени Гопф-Гойера он принес Петру извинения за досадную ошибку, вкравшуюся в образец красноармейской книжки. Виновником оказался Самутин, но ему повезло — Гопф-Гойер не стал выносить сор из избы. Дело спустили на тормозах, а потерю трех агентов списали на издержки в их личной подготовке. Самого Самутина по-тихому сместили с должности и посадили на «бумажки». Теперь он, как сыч, с раннего утра и до позднего вечера просиживал в кабинете и боялся показать нос.

Жизнь группы вернулась в прежнюю колею.

Петр на четвертый день встал на ноги и приступил к работе. При встрече с ним Самутин чувствовал себя, как побитая собака, и лишний раз старался не попасть ему на глаза. С одной стороны, Петр был рад этому — одним соглядатаем стало меньше, с другой — сожалел, потому что потерял доступ к картотеке на половину агентуры.

После истории с красноармейскими книжками Гопф-Гойер разделил работу отделения подготовки документов прикрытия на два независимых участка. Выход из положения нашелся быстро. Петру наиболее удачной показалась мысль собирать данные на шпионов и диверсантов через инструкторов, занимавшихся их подготовкой. Осуществление своего замысла он решил начать с земляков — Лысого и Шевченко. Благо повод нашелся — 200 марок Гопф-Гойера, полученные в качестве компенсации за «досадную ошибку».

В первый же свободный вечер Петр пригласил их «обмыть» свое второе рождение. Оба — не дураки выпить; они охотно согласились, тем более за чужой счет. После окончания занятий с курсантами все трое, переодевшись в «гражданку», вышли в город. По предложению Шевченко, успевшего изучить злачные места Ростова, компания направилась в «Казачью хату», которая славилась отменной ухой и крепчайшей самогонкой.

«Хата» не произвела впечатления на Петра; она мало чем отличалась от подобных заведений, где расслаблялись младшие чины и чиновники из администрации города. О казацком духе в ней напоминали разве что подкова на входе да шашки с нагайками, развешанные по стенам.