О нем доложили Сталину

Петр оказался в группе с Шевченко и инструктором Беловым. Им достался отдаленный и наиболее опасный район города — рабочая окраина. В нем активно действовали подпольщики, и существовала вероятность того, что вместо Колесова можно было нарваться на пулю или нож. Старший группы Шевченко не горел желанием лезть на рожон и до наступления рассвета предпочитал держаться ближе к полицейскому участку и румынской комендатуре. С рассветом они двинулись в глубь района. До обеда колесили по району, а когда ноги загудели от усталости, забрались на третий этаж бывшего завода управления, откуда открывался обзор на бойкий перекресток Пролетарской и Заводской улиц.

Шевченко смахнул со стола пыль, выложил на него сверток с колбасой и предложил:

— Ну шо, хлопцы, порубаем?

— Голод — не тетка, а на Шойриха надежды нема, — согласился с ним Белов и достал из кармана ломоть хлеба.

Петр добавил к этому прихваченную на всякий случай банку рыбных консервов.

— Рыбка плаває по дну, хрен пиймаешь хоть одну, — с ухмылкой заметил Шевченко и, запустив руку во внутренний карман кителя, объявил: — А я пиймав!

В его руке появилась четвертушка водки.

— О, мерзавчик! Как раз к столу, — обрадовался Белов.

— Ну, ты молодец, Трофим. С тобой как у Христа за пазухой, — похвалил его Петр.

— Не, со мной лучше, там не наливают, — хохотнул Шевченко и, сделав глоток из бутылки, пустил ее по кругу.

Какое-то время они сосредоточенно жевали — голод дал о себе знать. И когда он поутих, разговор снова возвратился к побегу Колесова.

— Сволочь, теперь задолбают комиссиями! — в сердцах произнес Белов.

— Скотина, всю малину обосрал нам с Ромкой! — взорвался Шевченко. — Мы вчера таких гарных баб сняли. На сегодня договорились у Тоньки сгуртоваться и на тебе заказали.

— А може, обойдется все ором, если эту падлу поймают.

— Не, Мыкола, замылить цэ дило не дадут, — не согласился Шевченко с Беловым.

— Теперь Гопфу точно жопу надерут, ну, и нам достанется, — поддержал его Петр.

— От же, сука! От же, гад! А как все хорошо шло, — сокрушался Белов.

— Эх, гавкнулся мий отпуск. А я почитай цилый рок не бачил жинку. Своими бы руками задушил эту сволочь! — грозился Шевченко.

Он и Белов продолжали на все лады поносить Колесова. А Петру не давала покоя мысль, что он проглядел в нем надежного и верного помощника. Перед его глазами стояли худенькая, почти мальчишеская фигурка Алексея и его открытое лицо, усыпанное у носа забавными веснушками. Среди других курсантов он ничем особенным не выделялся. На занятиях вел себя тихо, компаний ни с кем не водил, распоряжения инструкторов и старшего группы выполнял исправно. Словом, был «тихой овечкой», которая, кажется, и жила только одним — как бы уцелеть в стае волков.

«Вот тебе и овечка. Как же ты его просмотрел? — казнился Петр и молил Бога в душе, чтобы Колесову повезло уйти от засад и добраться к своим. Но этой надежде не суждено было сбыться. Белов первым заметил промелькнувший на перекрестке «опель» группы и окликнул Шевченко:

— Трофим, кажись, наша смена едет.

— Давно пора, а то в пузе кишки марш играют, — оживился он и махнул рукой: — Пошли, хлопцы.

Они спустились вниз и двинулись к перекрестку. Там их догнала машина. В кабине сидел ефрейтор Шойрих. Физиономии его и водителя самодовольно лучились. То, о чем мечтал каждый, — живым или мертвым найти Колесова и получить в награду отпуск, удалось этому пройдохе-тыловику. Он первым смекнул, где искать беглеца, и ринулся на центральный рынок. Прикупленные им продавцы быстро вывели на след Колесова. Безоружный и ошеломленный внезапным появлением гитлеровцев он не оказал сопротивления.

Шойрих, все еще находившийся под впечатлением операции по захвату Колесова, самозабвенно смаковал каждый ее эпизод и не забывал упоминать о своей героической роли.

Петр с трудом сдерживал себя, чтобы не заехать ему по роже. Сам недавно прошедший через мясорубку Райхдихта, он хорошо представлял, каким нечеловеческим мукам в эти самые минуты подвергался Алексей. Не в силах чем-либо помочь ему, Петр терзался от собственной беспомощности. Это не укрылось от внимания Шойриха.

— Петренко, а ты что, не рад? — прервал он свой рассказ и с недоумением уставился на Петра.

— Завидует вам, господин ефрейтор, — хмыкнул Белов.

— Болею, — буркнул Петр.

— Та шось ни тэ зъив в нашей харчевне, — не удержался Шевченко, чтобы не пройтись по адресу вороватого тыловика.

Тот хоть и не очень хорошо понимал украинский, но по тону, каким это было сказано, и выражению лица понял намек и не остался в долгу. Смерив Шевченко снисходительным взглядом, он язвительно заметил:

— Если тебе наш стол не нравится, я могу похлопотать перед шефом — покормишься за большевистским.

— Так то ж не я, а Петро шось ни тэ зъив, — смешался Шевченко и до приезда в группу больше не проронил ни слова.