О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания

Как-то в тот раз зашел я в скиту ко всенощной. Церковь деревянная, давняя, так называемая «филаретовская». При ней, в покоях живал по летам когда-то митрополит Филарет Московский. Любил он отдыхать там.

В этой церковке с деревянными переходами, с длинными скамьями по сторонам, с лубочными картинками «Страшного суда», угодников по стенам паперти, шла торжественная служба с акафистом. На середину церковки вышла вся братия в мантиях, в клобуках. Такие суровые, значительные лица… XVI век, Александровская слобода, Кирилло-Белозерский монастырь… Какая сила, какая своеобразная красота! И я остро почувствовал, что все эти мужики-монахи и я — мы родные. Такими, как эти старцы, были и мои предки, жившие где-нибудь по верховьям Волхова…

Вернулся в Москву. Там 22 мая была закладка Соборного храма во имя Покрова Богородицы при Марфо-Мариинской обители. При закладке присутствовали, кроме Вел<икой> Княгини Елизаветы Федоровны, Принцесса Виктория Баттенбергская, ее дочь Принцесса Алиса, Королевич греческий Христофор. Было много приглашенных. Имена Высочайших особ, Митрополита и присутствующих Епископов, а также мое и Щусева были выгравированы на серебряной доске, положенной при закладке фундамента.

В тот день Вел<икая> Кн<ягиня> подарила мне свой портрет. Она была такая радостная, сияющая. Исполнялась ее мечта. — Обитель и храм при ней были на пути к осуществлению…

Марфо-Мариинская обитель. 1908–1909

Мы со Щусевым ходили тоже праздничными, а наши киевские мечтания о «часовне» были недалеки от действительности. Щусев в те дни был доволен и тем, что проекты его Почаевского собора и Московской Великокняжеской церкви были замечены на Венской выставке…

Перед закладкой храма Вел<икая> Княгиня познакомила меня с будущим настоятелем храма — о<тцом> Митрофаном Сребрянским^[394], — до того священником полка, шефом которого была Вел<икая> Кн<ягиня>. Отец Митрофан тогда был не старый, полный сил и упований. Он незадолго перед этим сделал поход со своим полком в Маньчжурию. Был в боях, имел крест на Георгиевской ленте (под огнем неприятеля исполнял пастырский долг), написал интересную книгу об этом несчастном походе. Отец Митрофан умный, богато одаренный, пользовался в Орле (стоянка его полка) большой любовью среди населения.

В дни нашего знакомства отец Митрофан был призван Вел<икой> Княгиней стать во главе Марфо-Мариинской обители, как духовник, как создатель устава обительского, как ближайший советчик будущей настоятельницы. Позднее он оказался прекрасным организатором, сумел высоко поставить свой авторитет, не прибегая к суровым мерам. В его обычной мягкости жила непреклонная твердость. Его скоро полюбили все, кто с ним так или иначе соприкасался.

В день закладки храма, уже вечером, о<тец> Митрофан зашел ко мне и тогда же мы сговорились во всем, и в остальную жизнь нашу между нами никаких разногласий не было. Ни словом, ни делом он не мешал мне осуществлять тот план, который был утвержден Вел<икой> Кн<ягин>ей.

О<тец> Митрофан искренне любил обительскую церковь не только как храм Божий, но и как художественное произведение. Он и о<тец> Константин Руднев, — настоятель Абастуманской дворцовой церкви, — они оба были моими друзьями. Я вспоминаю о них с горячей признательностью.

Работы закипели. Щусев предполагал к осени вывести стены храма под кровлю. Тогда Князю С<ергею> А<лександровичу> Щербатову пришла мысль устроить у себя в имении «Нара» колонию для бедных сирот. Сироты, быть может, были предлогом, интересовала же князя, после счастливой постройки им дома на Новинском бульваре, художественная архитектура^[395]. А так как свободные деньги у князя еще водились, то он и обратился к Щусеву — просил его сделать проект колонии, а меня просил в будущей колонии расписать некоторые стены, от чего я тогда же отказался. Этой барской затее не суждено было осуществиться.

По закладке храма, я уехал в Малороссию, а оттуда в Ессентуки. Мне хотелось избавиться от катара желудка, коим я упорно страдал.

В Ессентуках я получил от вице-президента Академии гр<афа>И. И. Толстого проект затеваемых им реформ Академии. Я должен был высказаться на этот счет. Не имея ни преподавательского, ни административного опыта, я на запрос не отвечал, тем более что вся реформа сводилась лишь к внешним формам, не задевая сути дела.

Из Ессентуков проехал в Москву, предполагая написать давно задуманный портрет с Вик<тора> Мих<айловича> Васнецова. Намерение это мне удалось осуществить спустя восемнадцать лет, за год до смерти Васнецова^[396]. Вернулся в Киев, куда позднее приехал Щусев. Работы по постройке обительского храма быстро подвигались вперед. Время до Рождества прошло быстро. Наступил 1909 год. Я в Петербурге. Новое предложение поступить в число профессоров Академии. Новый отказ. Все интересы мои сосредоточены на московской церкви и на Аксаковском народном доме в Уфе.

Из Уфы получил лист на сборы пожертвований. Подписал сам, других к подписке не принуждал, как-то было неловко. Быть может, ложное чувство, но было так.