О пьянстве

Буковски: Мы с Седым иногда выпивали вместе в одном отеле на Вермонт-авеню. Я время от времени туда захаживал навестить подругу и частенько оставался на двое-трое суток. Там пили все. В основном – дешевое винище. Жил там один джентльмен, «мистер Эдамз», эдакий дылда, который два-три раза в неделю скатывался с высокой лестницы, обычно где-то в полвторого ночи, когда предпринимал последнюю попытку добежать до винной лавки за углом. И вот он катился по длинной-длинной лестнице, через стены было слышно, как он там грохочет, и моя подруга говорила: «А вот и мистер Эдамз». И мы обычно ждали, когда он выбьет стеклянную дверь – он так иногда делал. Мимо двери он довольно редко промахивался. На следующий день управляющий кого-нибудь вызывал эту дверь поменять, и мистер Эдамз жил себе дальше. Он никогда не ранился. По трезвянке человек в таком падении насмерть бы расшибся. А когда ты пьяный, падаешь расхлябанно и мягко, как кошка, и внутри ничего не боишься – тебе либо как-то скучновато, либо хохочешь про себя. Седой как-то ночью сдал – у него ртом кровь пошла хлестать.

[Карлу Вайсснеру] [122] 8 ноября 1989 г

[…] Развязывался я дважды. Вышла замуж моя дочь, и все те пьяницы вокруг, и все эти бесплатные напитки на меня подействовали. Бесплатные напитки, черт, за банкет я платил. Потом где-то неделю назад я выхлебал четыре или 5 пив. Недурно для пожизненного алкоголика. В общем, рентген груди вышел чистый – сплошь белые облака. Я свободен от ТБ и всего с ними связанного. Но все равно еще буду принимать антибиотики до и после 13 ноя., только чтоб наверняка уж все прибить.

Дядя, ну и срань же то была. Месяцами слабость, кашлял по 12 часов подряд, ни сна, ни аппетита, слаб так, что и до уборной не дойти. Нечего больше делать, только в постели той лежать. Я смотрел по ТВ бейсбол, к которому у меня нет никакого интереса. Однако хорошая штука с ТБ в том, что к тебе никто не ходит, и это здорово. Наверное, лучше всего для меня был тот миг, когда мне удалось накарябать пару стихов в желтой тетрадке. […]

Да, и я намерен начать пить снова, но не так часто. Мне это нравится, конечно, когда я пишу и когда гости. Люди мне интереснее всего, когда я пью.

Мартин[123] выпускает этой Весной еще одну книгу – «Рагу семидесятилетки», это будет мешанина поэзии и рассказов. Смешное среди прочего то, что многие стихи, которые Джон выбрал, были написаны в мой недавний период болезни. А это говорит о том, что я не совсем уж поплыл. От этого сравнительно неплохо. Я по-прежнему на крюке печатки, мне нравится вставлять туда белые листы и бах бах бах бах по клавишам. Я болею письмом. Это мой наркотик. Это моя женщина, мое вино, мой бог. Моя удача.

Из «Вопр. – Отв.» [124]

Вопрос: Есть ли связь между творческой наклонностью и желанием употреблять наркотики или алкоголь? Если да, то почему?

Буковски: Писателей, по большей части, не удовлетворяет жизнь как жизнь и люди как люди, и т. д. Писать – это попытка объяснить, избежать и изменить те возмутительные силы, что делают нас более чем несчастными. Пить – это химия, которая к тому же перестраивает нам горизонты. Это нам дает два способа жить. А не один.

Вопрос: Вы верите, что большой процент писателей алкоголики, или же это миф?

Буковски: Писателей я знал без счета, а алкоголик из них я один, насколько мне известно. Говоря впрямую, я, отвечая на ваши вопросы, пью.

Вопрос: Вы считаете, что некоторые писатели убеждены в том, что на алкоголе или наркотиках они испытывают большее прозрение или бо́льшую способность видеть «истины»? Не обманывают ли они себя?

Буковски: Пьянство смазывает механизм, но сомневаюсь, что оно нам дает какие-то прозрения или истины. Оно просто ссаживает нас с наших мертвых задниц. Кружит ветра за богами. Кроме того, я пью и когда не пишу, но в каком-то смысле, думаю, я и тогда пишу. Ум распределяется, чтобы собрать новые поверхности, мелкие отпечатки.

Вопрос: Чтобы жить в мире, где правит техника, требуются ли наркотики как дверка, через которую воспринимаются мифические уровни существования?

Буковски: Пьянчуга воспользуется любым предлогом, чтобы выпить: неудачей, удачей, скукой или, может, засильем техники. Пить – недуг? А питаться? Нужно столько всякого, чтобы мы выдержали. А если всего этого нет, мы это всякое изобретаем.

Вопрос: Вы согласитесь с тем, что пристрастившиеся писатели хорошо пишут, невзирая на свое пристрастие, как утверждали, что Ван Гог был гением, несмотря на свою болезнь?

Буковски: Я думаю, что «болезнь» – это вовсе не болеть. Думаю, самые ужасные люди – уравновешенные, здоровые и целеустремленные. Ван Гог переоценен, но будь он где-нибудь здесь сейчас, я уж точно, к черту, расстроился бы, если б увидел, как он разминается в спортзале на перекрестке.

Вопрос: Могут ли алкоголь и наркотики стать суррогатными друзьями для писателей?