О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды

Хочется вернуться к тому, о чем говорилось во вступлении — к нашему личному отношению к Гильде. Может быть, если бы мне пришлось встретиться с Гильдой так же, как обычно встречаются с ним историки — в поисках информации о приходе англосаксов в Англию, он вызвал бы у меня такое же раздражение, как и у большинства из них.

Мое знакомство с Гильдой было совсем другим: я искала информацию по интересовавшей меня тогда теме человеческих жертвоприношений у кельтов. В одной статье я встретилась со ссылкой на Гильду: здесь высказывалось предположение, что там, где Гильда говорит о «горах, холмах или реках, некогда погибельных» (4), речь идет именно о человеческих жертвоприношениях. Поэтому читать Гильду я начала с этих первых глав, третьей и четвертой, — с величественного гимна Гильды своей родине — и столь же величественного осуждения в ее адрес. Не знаю как для английских авторов, а для россиянина в чувствах Гильды, мучительно переживающего трагические события в истории своей родины на протяжении прошедшего столетия, нет ничего заслуживающего иронии или насмешки. И можно только удивляться, насколько в изложении большинства историков несимпатичной личностью выглядит сам Гильда и насколько бездарным — его произведение.

Гильда, пишет в «Словаре национальной биографии» Т. Таут, — «человек мрачного характера, раздраженный и огорченный успехами саксов, глубоко сознававший пороки и слабости своих соотечественников». Что касается его труда, то «литературные достоинства этой работы весьма малы»...[562] «Если уж есть на свете многословное, нудное и раздражающее произведение, — то это De excidio et conquestu Britanniae Гильды», — вторит почти сто лет спустя Л. Алкок[563].

Особенно отвратительной личностью Гильда показан в недавней (1994) монографии Николаса Хайема. Употребляемая Хайемом фразеология (может быть, и ненамеренно) создает крайне непривлекательный образ как самого Гильды, так и его произведения: «его рассказы... плавающие во временной мути (soup)»[564], «автор, в писаниях которого особой скромности не заметно»[565], «если отбросить долю риторики, — а по временам и истерики (rhetorical — even at times hysterical)...»[566], «самозваный (self-appointed) пророк»[567], «коктейль из библейских фрагментов и аллюзий»[568], «восстановление бриттской покорности этому атлетическому (muscular) Богу... было единственной надеждой на успех»[569] и т. д.

Гильда выглядит еще более неприглядно, если посмотреть на то, как Н. Хайем представляет себе сам процесс написания им «О погибели Британии». Конечно, взгляд на Гильду как на наивного монаха, записывавшего в простоте душевной свои туманные представления об окружающем мире, морально устарел, однако Н. Хайем переходит в другую крайность. «О погибели Британии» в его представлении — это расчетливо сконструированный пропагандистский монстр; на его страницах Гильда хитро манипулирует аудиторией, жонглируя словами и понятиями. В изображении Н. Хайема Гильда — мелкий, суетливый человек, для которого переживания и стремления окружающих лишь повод для манипуляции, игры на чувствах читателя, близорукий и ограниченный в своей христианской идеологии, вне которой он не воспринимает мир. Бездушная и всепроникающая идеологичность, на которой, по мнению Н. Хайема, построено «О погибели Британии», делает из Гильды просто какого-то латиноязычного Геббельса V столетия.

Однако были и другие мнения. Прославленный историк бретонского народа — Артюр Ле Муан де ла Бордери — выступил в защиту «мудрейшего из бриттов»: «Иногда этот труд ["О погибели Британии". — Н. Ч.] упрекают в том, что это не столько история, сколько сатира на бриттов, и зачастую сатира несправедливая, преувеличенная. Говорить так — значит совершенно не понимать намерений автора и характера его книги. Гильда — моралист, ученый и даже проповедник. Будучи убежден в том, что несчастья Британии в первую очередь имеют своей причиной пороки бриттов, он, как в прошлом, так и в настоящем, обличает их и ищет орудия для борьбы с ними. Но в то же время его побуждения — в высшей степени патриотичны, и если он буквально до крови бичует эти пороки, то это потому, что, в его глазах, именно они погубили Британию, и он хочет, пытаясь уничтожить их, приготовить нравы, души и сердца к преобразованию, к возрождению родины... Разве его любовь к бриттской родине не пылает в начале, в описании острова Британии, которым он открывает свою книгу?...»[570]