О политической науке. Избранные произведения

Бурлацкий. Со слов Александра Николаевича Яковлева, мне известно, что содержание моей статьи «О советском парламентаризме», напечатанной в «Литературной газете», он доложил Горбачеву. В ней я снова ставил вопрос о необходимости всенародно избирать президента нашего государства, заодно укрепив и другие институты власти. Михаил Сергеевич заколебался и ответил, что народ может его не понять, мол, слишком много власти в одних руках — и Генеральный секретарь партии, и президент страны. Ему и в голову не пришло, что президентом может быть кто-то другой и что, в отличие от Генсека, президент — должность сменяемая.

Итак, руководитель СССР отбросил президентскую модель для союзного государства, а вот Председатель Верховного Совета России Борис Николаевич Ельцин ее подхватил, хотя с чьей подачи — не знаю. И выдвинул свою кандидатуру на всенародные выборы, на которых легко победил альтернативных кандидатов. Лишь после этого Михаил Сергеевич спохватился. Получилось, что Ельцина избрал весь народ России, а Михаила Сергеевича — только депутаты союзного парламента. Степень их легитимности оказалась совершенно разной. Это была одна из самых крупных ошибок Горбачева, которая дорого стоила ему, но еще дороже — стране. Возникли два центра власти, и с самого начала было ясно, что один из них обречен.

РГ. Неужели только потому, что легитимность двух президентских институтов оказалась различной?

Бурлацкий. Не только поэтому. Создание Верховного Совета РФ тоже, по-моему, было весьма спорным актом, так как он сразу повел себя как параллельный орган власти.

РГ. Но ведь до этого существовал Верховный Совет РСФСР. Почему же появление его правопреемника было ошибкой?

Бурлацкий. Я не считаю, что это было ошибкой. Ошибкой было то, что демонстративным актом о суверенитете России ее Верховный Совет сразу противопоставил себя союзному парламенту и союзной власти в целом. Затем последовала целая серия законов, принимавшихся без оглядки на исторически сложившееся и все еще живое государство. Но особенно возросло противостояние после того, как президентом России стал Ельцин. Понимаете, что я хочу сказать? Беловежская Пуща началась задолго до того, как произошла в действительности. Это одно из самых драматических событий во всей русской истории, не только в истории Советского Союза.

РГ. Вы хотите сказать, что в развале Советского Союза больше всех виновата российская власть?

Бурлацкий. Абсолютно правильный вывод, только давайте разберемся, что к этому привело. Помню, на Первом съезде народных депутатов СССР выступил писатель, которого я очень люблю, Валентин Распутин, и сказал слова, глубоко меня поразившие: если республики нами недовольны, что ж, Россия готова выйти из Советского Союза. Это был первый сигнал, потом их становилось все больше, больше. «Русский национализм»? Нет, я так не думаю. Это была «русская обида», которая жила в стихийном народном сознании. Все российские области в СССР жили хуже, беднее национальных республик, тех самых «окраин», которые так любят теперь называть себя бывшими колониями империи, хотя для их развития Советский Союз сделал гораздо больше, чем для развития России. А вот то, как эту тему эксплуатировала группа руководителей первого российского парламента, иначе, как манипуляция русским национализмом, назвать не могу.

Так или иначе, события катились к созданию какой-то модели президентской республики, тем более что сам Борис Николаевич этого хотел. Какое-то время президент Ельцин не имел достаточных полномочий, чтобы руководить государством. По крайней мере, он так считал. И искал способ укрепить свою власть. После драматических событий 1993 года было создано конституционное совещание. И хотя я находился как бы в оппозиции, тем не менее решил принять участие в его работе.

РГ. Для этого достаточно было только желания?

Бурлацкий. Право на участие в совещании мне давало то, что я был руководителем общественной организации. Там столкнулись две точки зрения, сторонники французской и американской моделей президентской республики. «Французы» настаивали на ограничении полномочий президента в пользу парламента и главы правительства. «Американцы», к числу которых относился и я, стояли на том, что следует отдать президенту всю полноту исполнительной власти, зато ее действия вправе контролировать и парламент и суд.

РГ. А парламентская республика, скажем, итальянского типа нам бы не подошла?