Люди в данном отношении не представляют исключения. Драки парней из-за девушек были раньше обычным событием праздников. «Добрый праздник не без драки», — говорит народная поговорка (см.: Даль 1880—1882/Ι: 490). Под воздействием любовной страсти совершено столько преступлений, что выражение «Ищите женщину!» стало одним из девизов криминалистики. Примечательно, что
Игривость тоже сопутствует и брачному сезону, и празднику.
Редко какие «неочищенные» описания многих праздничных игр обходят стороной их совершенно откровенную сосредоточенность на половой сфере. То же касается и вообще большинства праздничных действий.
С. В. Максимов дает следующую общую характеристику народных увеселений во время святок: «<...> игрища в большинстве случаев поражают наблюдателя грубостью нравов, так что Отцы Церкви не напрасно назвали их “бесовскими”» (Максимов 1995: 483). Примеры «излюбленных святочных игр, практикуемых почти повсюду», которые приводит Максимов, показывают, что под «грубостью нравов» понимается в основном насыщенность игр эротическими элементами. Максимов к тому же уведомляет читателя, что ему пришлось «опустить наиболее циничные пассажи».
Приведем несколько цитат из описаний игр:
«Игра в кобылы»
Покупатель является, выбирает одну девку, осматривает ее, как осматривают на ярмарке лошадь, и говорит, что он хотел бы ее купить. Дальше идет торговля, полная непристойных жестов и неприличных песен (Там же).
«Игра в быка»
Интерес игры состоит в том, чтобы бодать девок, причем бодать так, чтобы было не только больно, но и стыдно (Там же: 484).
«Игра в кузнеца»
Интерес игры состоит в том, чтобы при каждом ударе у кузнеца сваливались портки и он оставался совершенно обнаженным (Там же: 485).
«Игра в барина»
Как только девушку подведут к барину... он делается необыкновенно подвижен, оживлен, рассыпается мелким бесом и то лезет целовать и обнимать девушку, то делает полные непристойности жесты (Там же: 487—488).
У Максимова, например, есть следующее описание девичьих гаданий:
В ночь под Новый год девушки толпой тихонько пробираются к овину, который считается страшным местом, потому что здесь обитает злой дух «овинник», и каждая, подняв сарафан, становится задом к окошечку, выходящему из ямы овина, и говорит прерывающимся от страха голосом: «Суженый-ряженый, погладь меня». Если затем девушке покажется, что ее погладили мохнатой рукой, — то, значит, муж у нее будет богатый, если голой — то бедняк. Проделав это, девушки идут в овраг, где находится баня, снимают с себя кресты и сеют золу, которую потом каждая из них высыпает отдельной кучкой возле печки. Здесь они проделывают то же самое, что у окна овина, только подходят к челу печки передом — и тоже просят суженого погладить их. Вот тут-то и случается, что вместо нечистого духа в овин и баню забираются ребята и проделывают над гадальщицами непристойные, а иногда и прямо жестокие шутки, которые частенько кончаются трагически. (Наш пензенский корреспондент рассказывает об одном случае, когда гадальщица, которую схватил парень, спрятавшийся в овине, умерла от испуга.) (Там же: 504)
Неужели именно стремление узнать степень материальной обеспеченности будущего мужа, да еще таким сомнительным способом, заставляло девушек подвергать себя столь рискованному испытанию? И почему для этого нужно было подставлять оголенный зад и перед к тому месту, где потенциально могли спрятаться парни? Видимо, в описанном методе гадания проявляются пережитки каких-то древних представлений или даже действий сексуального характера, причем связанных с праздником{96}
.Сейчас уже опубликованы более откровенные описания святочных игр, чем те, что мы видели у Максимова.
В Касимовском районе Рязанской области еще в 30-е годы [прошлого столетия] молодые мужчины и парни, собравшись компаниями человек по десять, наряжались «стариками» (“дедами калёными”). «Придя на посиделки, “деды” пляшут, забавляются с девчонками. Когда это надоест, «деды» хватают девиц и выволакивают их на улицу. Поднимается неописуемая свалка <...>.
Вытащив девиц на улицу, на снег, “деды” задирают им подол и натирают снегом между ног (конечно, никаких панталон шостьинские девочки не носят, а может быть, умышленно не надевают их в эти дни)» (Морозов, Слепцова 1996: 287).
«В барина играли. Сюды пузо наладят, соломенную наладят “курицу” — хуй полметра! А туто двое стоят водле нево, две шшети дёржат в руках. И девку притащат к ему, пихают к ему, штоб целоваться, нпнетями подпихивают иё двое, будто дёржат за задницу, и подымают иё... А “курицу” ей под подол суют. Эти двое» (Там же: 281).
“Покойник” на скамейке лежит, инструмент-от голой. Девку подтащат: “Целуй в лоб и инструмент!” Не поцелуешь — “коники” [ряженные “конем”] ременницей нахлещут» (Там же: 267).