О природе вещей

О, украшение Греции! Ты, что из мрака впервые
Светоч познанья извлек, объясняя нам радости жизни!
Вслед за тобой я иду и шаги свои сообразую
С теми следами, что раньше стопы твои напечатлели.
Не состязаться с тобой я хочу, но тебе с восхищеньем
Следовать только дерзаю. Возможно ли ласточке спорить
С лебедем? Можно ль дрожащему телом козлу состязаться
С силою той, что являет в ристалищах конь быстроногий?
Ты – наш отец, открывающий тайны вещей, ты – ученье
Преподаешь нам отечески. В славных твоих сочиненьях
Черпаем все мы, подобные пчелам, что лучшие соки
Пьют из цветов. Все мы жаждем твоих золотых изречений.
Да! золотых и достойных бессмертья всегда и вовеки.
Ибо, как только слова твои мудрые провозгласили,
Что создалася природа вещей не богов изволеньем,
Сразу исчезли все страхи души, грани мира распались,
И я узрел, как в пространстве пустом нарождаются вещи.
Мне вдруг открылось богов существо и их мирные домы,
Коих ни ветры не рушат, ни тучи обильно дождями
Не поливают, ни снег, леденеющий в сильном морозе,
Не засыпает, но кои всегда пребывают в покое
В вечно прозрачном, безоблачном и лучезарном эфире.
Всеми дарами природа богов наделила. Ничто их
Мира душевного ни на мгновенье коснуться не может,
И Ахерузии пропасть у них впереди не зияет.
Им не мешает к тому же земля разглядеть, что творится
Там, под ногами у нас, в глубине пустоты преисподней.
При обсужденьи вопросов таких меня трепет объемлет
Вместе с отрадным сознаньем, что ты обнаружил природу
Силой ума и что ныне она отовсюду раскрыта.

Раньше сказал я уже, каковы суть зачатки, поскольку

Между собой они разнятся формами, как своевольно
Всюду они пролетают, гонимые вечным движеньем,
И каким образом могут из них созидаться предметы.
С тем сообразно я должен, мне кажется, духа природу,
Как и природу души, разъяснить здесь моими стихами
И разогнать все те ужасы пред глубиной Ахеронта,
Что до глубоких основ возмущают всю жизнь человека,
Все на земле омрачая печальными красками смерти,
Не оставляя ему даже чистой, невинной утехи.

Многие люди толкуют, что следует больше бояться

Всяких болезней и жизни позорной, чем Тартара Леты;
И будто знают они, что душа состоит их из крови
Или дыханья, – смотря по тому, как ни кажется лучше, —
А потому не нуждаются в нашем учении вовсе.
Речи такие, поверь, внушены им скорее тщеславьем,
Нежели тем, что на деле самом подтверждается ими.
Будучи изгнаны родиной и убегая далеко
От человеческих взоров, запятнаны делом преступным,
Горем подавлены, люди те все-таки жить продолжают.
Где б они, жалкие, ни были, предкам поминки справляя,
Черный свой скот они в жертву приносят божественным манам
В честь преисподней и в разных печальных событиях жизни
Часто к религии рвения больше еще проявляют.
Да, наблюдать человека в беде угрожающей надо,
И познавать лишь в превратностях рока возможно, каков он.
Только тогда голос правды от чистого сердца исходит,
Маска срывается прочь, и действительность лишь остается.

Жадная скупость затем и слепое стремленье к почету

Могут принудить несчастных людей проступить за пределы
Права, явив себя в виде участников, слуг преступленья.
Ночью и днем в непрестанной работе находятся люди
С целью добыть положенье высокое. Все эти раны
Жизни их по большинству происходят от страха пред смертью.
Стыд же позорной молвы и презренье, и горькая бедность,
Подстерегая людей у могильного будто бы входа,
Несовместимы, сдается им, с тихой, приятною жизнью.
Вследствие этого люди, смущенные ужасом ложным,
Думая всех таких бед избежать и от них устраниться,
Кровью сограждан достатки свои пополняют; богатства
Жадно скопляют они, громоздят на убийстве убийство,
С радостью шествуют на погребении собственных братьев
И пировать за столом у родных своих кровных боятся.
Также мы видим, что часто людей этот страх иссушает
Завистью: тот облечен перед ними могучею властью,
Этот у всех на виду, окруженный блестящим почетом,
Между тем сами они в нищете и во мраке влачатся.
Многие гибнут от жажды достигнуть статуи и славы,
И до того иногда ужас смерти доходит, что к жизни
Ненависть люди питать начинают и свет им противен;
Так что себе они сами же смерть, скрепя сердце, наносят,
Вовсе забыв, что беды их источник и есть этот ужас,
Тут приносящий бесчестие, там разрывающий узы
Дружества и до основ потрясающий их благочестье.
Ибо нередко отчизну и близких родных предавали
Люди, желая избегнуть суровых глубин Ахеронта.

Часто, подобно детям, что дрожат и вещей всех боятся

В мраке ночном, и мы также страшимся иного при свете,
А между тем ничего нет, чего нужно больше бояться,
Нежели вымыслов, ночью детей напугать лишь способных.

Ныне не стрелами яркими дня и не солнца лучами

Надо рассеивать ужасы и помрачение духа,
Но изучением и толкованьем законов природы.

Я утверждаю, что дух (мы зовем его часто рассудком),

Дух, содержащий в себе направленье и смысл нашей жизни,
Есть только часть человека, подобно тому как и руки,
Ноги, глаза составляют живого создания части.

Между учеными многими мнение то проводилось,

Что ощущение духа таится-де в части известной
Тела, но в теле оно составляет лишь свойство живое.
Это у греков зовется гармонией, вследствие коей
С чувством живем мы, но дух ни в какой части тела не вложен.
Так иногда говорится о добром здоровии тела,
Но части тела какой-нибудь не составляет здоровье.
Также и духу они не отводят известного места.

Но, мне сдается, от истины сильно они отступают.

Можно нередко заметить, что тело объято недугом,
Часть же, которая скрыта внутри, совершенно здорова.
Также мы видим нередко обратное: дух непокоен,
А в свою очередь тело все дышит прекрасным здоровьем.
Можно привесть и тот случай, когда у нас ноги болеют,
А голова никакой в то же время не чувствует боли.
Кроме того, когда сладкому сну предаются все члены
И утомленное тело лежит безо всякого чувства,
Все-таки нечто такое в нас есть, что в то самое время
Действует многоразлично и живо в себе восприемлет
И ощущенья отрады и праздные сердца заботы.
Чтобы ты уразумел, что душа расположена в членах,
А не гармонией в целости тело держаться привыкло,
Прежде всего укажу, что с утратой частей неких тела
Жизнь тем не менее в членах у нас остается порою.
Наоборот, когда малая доля тепла исчезает
И изо рта вылетает в ничтожном количестве воздух,
Жизнь прекращается, вдруг покидая все жилы и кости.
Можно понять из того, что не все вещества в нашем теле
С равною силой поддерживать могут здоровие наше.
Более прочих веществ к сохранению жизни стремятся
Те, что содержат в себе тельца теплых паров или ветра.
Значит, тепло и живительный ветер находятся в самом
Теле у нас, и в час смерти они отлетают из членов.
Так как нам ясно теперь, что как нашего духа природа,

Так и природа души составляют часть нашего тела,

То возврати им названье гармония, что с Геликона
Звучных высот или с места иного принесено ими
И приурочено, к вещи, дотоль не имевшей названья.
Пусть оно им остается, и внемли ученью ты дальше.

Ныне скажу я, что дух и душа тесно связаны вместе

Между собой и одно существо из себя представляют.
Но во главе стоит, так сказать, телом всем правит сознанье.
Именно то, что зовется обычно рассудком и духом.
В области средней, в груди, пребывает наш дух постоянно.
Здесь разгорается трепет и страх; вокруг этого места
Радость блаженствует. Значит, здесь дух, здесь рассудок ютится.
Части же нашей души по всем членам рассеяны в теле
И повинуются в разных движеньях приказу рассудка.
Он лишь один в себе смысл заключает и самодовлеет,
Даже когда ничего не влияет на душу и тело.
И наподобье того, как мы боль головы или глаза
Чувствовать можем, не чувствуя общего в теле расстройства,
Так же и дух иногда ощущает большое страданье
Или же радость вкушает, тогда как в суставах и членах
Части души не приемлют совсем впечатлений особых;
Если ж, однако, рассудок объемлется страхом чрезмерным,
То мы заметим сочувствие целой души во всех членах:
Пот выступает обильно, и бледность по целому телу
Распространяется, речь заплетается, голос слабеет,
Блекнут глаза, звон в ушах раздается, и гнутся колени.
Мы, наконец, замечаем, как, трепетом духа объяты,
Падают замертво люди. Легко заключить нам отсюда,
Что тесно связана с духом душа, что душа, силой духа
Будучи потрясена, повергает на землю все тело.

То, что наш дух и душа суть телесны, докажут нам те же

Доводы. Иначе как бы могли они члены к движенью
Вынудить, тело от сна пробуждать, изменять выраженье
Лиц и людьми всеми править, ворочая их как угодно?
Все это быть не могло бы, понятно, без прикосновенья:
Прикосновенье же быть не могло бы без тела. Не правда ль,
Надо признать нам, что дух и душа по природе телесны?

Дальше мы видим, что тело и дух в направленьи едином

Терпят воздействие и заодно ощущенья приемлют.
Если стрела, проникая вовнутрь, сухожилья и кости
Наши заденет, нo не угрожает опасностью жизни,
То вызывается слабость, желание темное падать;
И на земле уж в рассудке рождается нашем тревога,
А вместе с нею порою неясная склонность подняться.
Следует, значит, признать нам, что духа природа телесна,
Так как стрелы пораненье ему причиняет страданье.
Ныне тебе рассказать попытаюсь о том, каким телом
Нам представляется дух: из чего он и как возникает.

Прежде всего укажу я, что дух в существе очень тонок

И из мельчайших слагается телец. Чтоб ты убедился
В истине этой, ты должен внимать, что скажу я в дальнейшем.
Более быстрого нам ничего невозможно представить,
Нежели предначертанья рассудка, его начинанья.
Так что проворнее движется дух, чем все вещи другие,
Коих природу приходится нам созерцать постоянно.
Но при такой необычной подвижности дух непременно
Должен слагаться из круглых, притом наимельчайших зачатков,
Чтобы могли они двигаться в силу малейших влияний.
Движется быстро вода и течет от ничтожной причины,
Ибо она создана из малейших подвижнейших телец.
Мёда природа, напротив, гораздо устойчивей будет,
И его влаги ленивой движенье медлительно очень,
Так как материи общий состав его сплочен теснее
И так как, кроме того, еще тельца его составные
Менее гладки и тонки, притом недостаточно круглы.
Так, дуновение легкое ветра способно рассеять
Маковых зернышек кучу большую до самого низу;
А между тем даже Кавру¹⁴ никак разметать не удастся
Скопище камней; а значит, чем меньше тела по объему,
Чем они глаже фигурой своей, тем быстрей их движенье.
Наоборот, чем крупнее тела, чем в них тяжесть сильнее
И чем грубее они, тем устойчивость будет в них больше.
Установили мы, значит, отныне, что духа природа
Черезвычайно подвижна, а вследствие этого ясно,
Что состоит он из телец мельчайших, легчайших и круглых.
Сведенья эти во всех отношениях, милый мой, будут
Очень полезны тебе и вполне здесь окажутся кстати.

Кроме того, указуется самой природою духа,

Сколь его ткань легковесна, какое ничтожное место
Занял бы он, если б мог воедино теснее сплотиться.
Именно: как только смерть человека наделит надежным покоем,
Как только дух и душа в существе своем прочь удалятся,
Ты не заметишь, чтоб тело чрез то в чем-нибудь умалилось
В смысле объема и тяжести. Смерть оставляет у тела
Все, кроме чувства живого, а также испарины теплой.

Наша душа составляется тоже из самых мельчайших

Телец первичных и скрыта в утробе, в суставах и жилах.
А потому, когда вовсе она исчезает из тела,
Все же размеры наружные тела во всем остаются
Неизмененными; не умаляется также и тяжесть.

Тем же путем, когда в Вакховой влаге весь спирт испарится

Или же в воздухе запах ее улетучится сладкий, —
Или иначе ее вещество свою крепость утратит, —
То по количеству меньше она не покажется взору,
А равным образом и не убудет нисколько по весу.

Это понятно вполне, так как множество телец мельчайших

Запах и вкус производят в материи каждого тела.
Стало быть, ясно отсюда, что сущность души и рассудка
Создана вся, несомненно, из телец первичных мельчайших,
Коих отсутствие тяжести не умаляет нисколько.

Сущность же духа, однако, простою считать не должны мы.

У умирающих легкое вон дуновенье выходит
Вместе с теплом, а тепло за собою влечет всегда воздух.
(Нет теплоты никакой, куда воздух бы не был примешан.
Так как ее вещество весьма редко, то очень понятно,
Что меж частями ее составными колеблется воздух.)
Стало быть, вот уж тройная природа открыта у духа.
Но недостаточно их для того, чтоб создать у нас чувство,
Так как из этих веществ ни одно возбудить не способно
Чувственных тел проявлений, которые ум направляют.
Вследствие этого необходимо еще тут прибавить
Нечто четвертое, что никакого названья не носит.
В мире всем нет ничего подвижнее и тоньше, чем это;
И ничего не содержит столь малых и легких зачатков,
Нежели то, что чувствительность в члены вливает впервые.

Прежде оно в силу мелкости телец приходит в движенье,

А от него уж приемлют движенье тепло с дуновеньем.
Далее воздух и все остальное приходит в движенье:
Кровь обращается, внутренность вся проникается чувством,
И сообщаются после костям всем и костному мозгу
Как впечатления сладкие, так и страдания жгучесть.
Впрочем, сюда, в глубину никогда не доходит страданье,
И не гнездится тут без причиненья столь тяжкой болезни
Телу всему, что и жизнь не находит в нем больше приюта
И из него вылетает душа чрез отверстья и поры.
Большею частью снаружи кончаются все потрясенья
Тела, и вот почему сохранять свою жизнь мы способны.

Я б разъяснил, каким образом связаны между собою

Все вещества эти и каковы им присущие свойства,
Но мне препятствует очень в том бедность родной нашей речи,
Я постараюсь, однако же, суть изложить, как сумею.

Тельца веществ четырех составных таким быстрым движеньем

Связаны, что невозможно нам выделить ни одного здесь
И разделить промежутками действие общей их силы.
Нет, существуют они как различные силы в едином
Теле. Мы видим ведь, что в существе у живущих созданий
Есть теплота, обоняние, вкус и, однако, такие
Свойства различные вместе один организм образуют.
Стало быть, воздух, тепло, дуновенье и скрытая сила,
Вместе смешавшись, одно существо образуют, а эта
Сила подвижная им от себя наделяет движенья,
Те, из которых внутри зарождается чувство впервые.
И оттого, что она в существе глубоко залегает
И внедрена она в тело нам больше всего остального,
Мы признавать ее самой душою души нашей можем.

И, наподобье как в членах у нас и во всем нашем теле

Силы души вместе с силами духа сокрыты глубоко
В виде немногих, при этом мельчайших первичных зачатков,
Так же в тебе самом скрыта в мельчайших первичных зачатках
Та безыменная сила, что душу души составляет
И пребывает владычицей полной во всем твоем теле.
Воздух, тепло, дуновение, между собою смешавшись,
Тем же порядком во всех наших членах должны проявляться.

Преобладает одно над другим иль под спудом таится,

Все же, сдается, единое нечто все три составляют,
Чтобы тепла, дуновенья и воздуха силы особо
Чувств не убили и их не разрушили, врозь разделившись.

Преобладает у духа тепло, когда, гневом пылая,

Весь возбуждается он и глаза загораются грозно;
Есть также в нем дуновенье холодное, ужаса спутник.
Трепет вселяет по членам оно, потрясает все тело.
И наконец, миротворного воздуха свойства присущи
Сердцу спокойному и проясняют лица выраженье.
Значит, тепло больше свойственно тем, у которых жестоко
Сердце и дух у которых легко возгорается гневом.
К этому виду порода могучая львов примыкает,
Грудь потрясающих грозным рыканьем и ревом ужасным
И не могущих смирить в себе ярого гнева порывы.
Хладное веянье больше подходит к породе оленя
И в его сердце студеные токи скорей возбуждает.
Вот почему у оленя бывает дрожание членов.
Мирное племя быков оживляется воздухом больше.
Не с чрезвычайною силою в них разгорается гнева
Факел дымящий, бросающий тени глубокого мрака,
Но и от ужаса стрел ледяных они не цепенеют.
Среднее место отведено им между львом и оленем.
То же и в роде людей происходит. Хотя бы наука
Равное им воспитанье дала, тем не менее в каждом
Первоначальной душевной природы следы остаются,
Даже не стоит пытаться в них вырвать пороки до корня,
Так как один проявляет наклонность к суровому гневу,
Между тем робость скорее присуща другому, а третий
Все с благосклонностью большею воспринимает, чем надо.
Надо природу людей различать и в других отношеньях,
Как и те нравы различные, что из нее вытекают.

Я не могу изложить тебе ныне начал всех сокрытых

И подыскать столь большое количество разных названий
Тем из зачаточных форм, от которых зависит различье.
В этих вопросах, мне кажется, только могу подтвердить я,
Что незначительны те проявленья первичной природы,
Коих рассудок не мог устранить бы путем обученья,
Чтобы бессмертных достойную жизнь проводить нам ничто не мешало.

Наша душа, таким образом, сдержана телом всецело,

И в свой черед она – страж и причина здоровия тела.
Тело с душою взаимно связуются общностью корней,
И разойтись без погибели общей для них невозможно.
В этом же роде из ладана крошек извлечь очень трудно
Запах его без того, чтоб его существо не погибло;
Также души или духа природу из целого тела
Трудно извлечь без того, чтобы не разложилося все в нем.
Так их первичные тельца сплелись уже в самом начале
Между собою и одарены такой общею жизнью,
Что без взаимной друг другу поддержки, сдается, не могут
Дух наш и тело в отдельности чувствовать сил, им присущих,
Но в силу общих с обеих сторон побуждений возникли
Чувства, которые в нашем нутре загораются вечно.

Далее, тело не может само по себе ни родиться,

Ни возрастать, ни по смерти бытье продолжать, очевидно.
Не наподобие влаги, что часто пары выделяет,
Ей сообщенные, и ни сама через это не гибнет,
Ни повреждений не терпит, – не так, утверждаю я, члены
Вынести могут тот случай, когда их душа покидает.
Гибнут они совершенно, и все обращаются в тленье.
В нас от зачатия самого тело с душой привыкают
К прикосновенью взаимному в жизненных всех побужденьях.
Даже скрываясь у матери в чреве и в членах глубоко,
Разъединяться не могут они без того, чтоб не гибнуть.
Если причиной одной обусловлена их безопасность,
Ясно, что общее также они естество составляют.
Кроме того, еще, кто отрицает, что и тело есть чувство,
И говорит, что душа, только будучи смешана с телом,
Те производит движенья, которые чувством зовутся, —
Тот с очевидностью борется и против истины спорит.
Иначе чем доказать, каково в нас телесное чувство,
Как лишь не тем, что действительность нам указует на деле?

Правда, с утратой души своей тело лишается чувства.

Тело, однако, теряет все то, что присуще вовеки
Было ему (как теряет и иного другого с кончиной).
Но утверждать, что глаза ничего будто видеть не могут,
А через них только дух, как чрез двери открытые, смотрит,
Я почитаю безумным и вовсе их чувству противным.
(Чувство ведь все привлекает и к нашему взору подносит.)
Часто мы взором блестящих вещей рассмотреть неспособны,
Так как сияние сильное света мешает нам в этом.
С дверью того не бывает. Отверстья, в которые сами
Смотрим мы, гнету такому подвергнуться не в состояньи.
Нет, если вправду твердят, что глаза наши суть только двери,
То, потерявши глаза, еще далее видеть могла бы
Наша душа оттого, что ей створы дверей не мешали б.

В этих вопросах, однако, отнюдь ты не должен поверить

Тем освященным сужденьям, что муж Демокрит предлагает,
Будто зачатки отдельные духа к отдельным зачаткам
Тела касаться должны и тем разнить и связывать члены.

Нашей души родовые зачатки во много раз меньше,

Нежели те, из которых слагаются тело с утробой.
Численность меньше у первых, и, значит, рассеяны реже
В членах они. И одно только предположить нам возможно:
Сколько бывает зачатков первичных, что, к нам прикоснувшись,
Вызвать способны у нашего тела движения чувства,
Столько ж содержат первичные тельца души промежутков.
Не ощущаем порой мы, как пыль прикасается к телу.
Как и не чувствуем также, как мел оседает на членах
Или же ночью туман. Мы не чувствуем той паутины,
Что на дороге протянута часто и нас облепляет,
Ни кожуры пауков, что на голову падает нашу,
Ни также перышков птичьих, ни пуха, который летает
И по своей легковесности медленно падает наземь.
Не ощущаем мы ползанья маленьких разных животных
И уловить неспособны отдельных шагов, что на теле
Делают мошки и прочие виды других насекомых.

Вследствие этого ясно нам: нужно, чтоб много зачатков

Нашего тела пришло в возбужденье во всех его членах,
Прежде чем тельца души воспринять впечатление могут;
Прежде чем могут они, находясь на большом расстояньи,
Вместе собраться, сцепиться и врозь оттолкнуться взаимно.

Дух представляет главнейший оплот нашей жизни;

Больше, чем сила души, он над жизнью господство являет.
В членах без силы рассудка и духа не может остаться
Часть никакая души даже самое краткое время,
И она следует духу как спутник и в воздух несется,
Члены холодные кинув в холодных объятиях смерти.
Но остается в живых тот, в ком держится дух и рассудок,
Даже когда у него отовсюду отрезаны члены.
Так что такая колода с отъятыми членами все же
Жить без души продолжает, вдыхая живительный воздух.
Если душа не всецело, а только в значительной части
Удалена в человеке, он жизнь свою все-таки тянет.
Так, когда глаз поврежден, но зрачок невредимым остался,
Все ж оттого человек не теряет способности видеть.
Можешь ты резать кругом, лишь бы яблоко в целом глазное
Не повредить и зрачку как-нибудь не нанесть пораженья.
(Это последнее было бы не безопасным для глаза.)
Но, если малая средняя часть повредится у глаза,
Тотчас закатятся света лучи, и наступят потемки,
Даже хотя б невредимы остались все прочие части.
Вот каким образом связаны дух и душа постоянно.

Ныне внемли мне ты. Легкие дух и душа у живущих

Могут рождаться, равно умирать; да поймешь ты суть мыслей,
Издавна найденных, с помощью сладкой работы открытых.
В песне, достойной тебя, попытаюсь тут все изложить я.
Соединить воедино названья ты оба здесь должен;
Так что когда говорю я о том, что душой называю
И почитаю подверженным смерти, то это и к духу
Также относится. То и другое связуется тесно.
Прежде всего, как сказал я, душа состоят из мельчайших
Телец первичных, которые много раз меньше,
Нежели тельца первичные влаги в воде или тельца
Облака или же дыма; при этом подвижность их больше.

В силу их тонкости легче душа начинает движенье.

(Образы туч или дыма будить в ней уж может движенье.)
Так например, когда, в сон погруженные, видим алтарь мы,
Что от себя клубы дыма и едкого чада пускает,
То вызывается образом это у нас без сомнений.
А потому, если видишь ты, что из разбитых сосудов
Влага течет отовсюду и что испаряется жидкость,
Что облака и пары исчезают в воздушном пространстве,
Верь мне, что так же душа исчезает и гибнет всецело,
Раз она прочь из суставов живых человека выходит,
Легче, быстрее еще разлагаясь в первичные тельца.
Ведь если тело, разрушившись или же сделавшись дряблым
В силу потери крови, уже сдерживать больше не может
Душу, которая в нем заключается, будто в сосуде,
Как допустить, чтобы мог ее сдерживать воздух тот самый,
Что по сравнению с телом является более редким?
Кроме того, наблюдаем мы, как заодно с нашим телом
Дух нарождается, а заодно с ним растет и стареет.
Так, пока мальчиков с нежным еще и неразвитым телом
Ноги слабы, их дух подчиняется мысли нетвердой.
Как только с возрастом дюжие силы у них разовьются,
Станут суждения выше у них, силы духа обширней.
После того как суровая времени сила расслабит
Тело их и с притуплёнными силами члены поникнут,
Мысли хромают их, бредит язык и слабеет рассудок.
Все пропадает в них и одновременно прочь исчезает.

А потому надлежит, чтобы нашей души существо разложилось,

Дыму подобно летучему, в вышних пространствах воздушных.
Так: вместе с телом родится душа, как сказал я уж выше,

К этому надо прибавить, что так же, как самое тело,

Видимо, терпит порою болезнь и большое страданье,
Дух наш объемлется тяжкой заботой, печалью и страхом.
А потому надлежит ему также быть к смерти причастным.
Также при тяжких страданиях тела и дух наш порою
С толку сбивается: он начинает безумствовать, бредить.
А иногда человек в летаргии тяжелой вступает
В сон непробудный, когда увядают глаза и движенья.
Тут голосов он уж больше не слышит и не в состояньи
Лиц распознать, что вокруг его тела толпятся, слезами
Щеки свои орошая и к жизни его призывая.

А потому согласиться нам надо, что дух разлагаться

Должен, как только в него проникает зараза болезни,
Так как болезнь и страдание суть мастера нашей смерти.
Много смертей предыдущих давно нас к тому приучило.

Кроме того, когда крепость вина в человека проникнет

И, в его жилы попав, возбудит в нем пылание чувства,
То почему происходит от этого тяжесть всех членов?
Ноги шатаются, речь замедляется, взоры блуждают,
Разум пьянеет, и множатся возгласы, брань и икота,
И вообще приключаются следствия в этом же роде?
Чем объяснить это; если не тем, что душа вся в смятенье
Приведена в самом теле от действия крепости винной?
Все то, что можно в смятенье привесть и ввести в затрудненье,
Обозначает нам, что с применением больших усилий
Может в дальнейшем погибнуть и в будущем жизни лишиться.

Часто мы видим, что кто-нибудь, сразу объятый припадком

Тяжкой болезни, склоняется наземь, как будто сраженный
Молнией. С пеной у рта он кричит и трепещет всем телом;
Лежа без памяти, вытянув члены, он корчится, стонет,
Дышит порывисто и, обессилев, совсем поникает.
Также припадок болезни, проникнув в суставы, приводит
Душу в смятенье, подобно тому, как на море соленом
Сила могучая ветров вздымает бурливые волны.
Стоны затем прорываются, так как страданием члены
Обременяются сильно и голосовые зачатки
Рвутся наружу чрез рот и толпою сплоченной несутся
Вон по обычному способу и по знакомой дороге.

Что до потери сознанья, – оно оттого происходит,

Что возмущается дух и душа, как сказал я, и силы
Их рассеваются врозь и дробятся от яда болезни.
Там же, где ослабевает причина болезни, в сосуды
Тела больного опять возвращаются бодрые соки.
С ложа болящий встает, поначалу как будто шатаясь;
Он понемногу приходит в себя и приемлет вновь душу.
Если душа уже в теле подвержена стольким болезням
И, угнетенная, в этаком виде печальном влачится,
Как же поверить, чтоб в воздухе вольном, лишенная тела,
Эта душа удержаться могла среди ветров могучих?

То, что наш дух можно вылечить, так же как тело больное,

И поддается искусству врачебному он, как мы видим,
Предзнаменует, что он обладает природою смертной.
Кто добивается что-нибудь переменить в нашем духе
Или желает в другое что-либо внести измененье,
Кое-что должен прибавить, порядок частиц переставить
Или, напротив, изъять кое-что из состава всей массы.
То, что бессмертно, не терпит, чтоб части в нем переставлялись,
Ни чтобы приумножались и прочь из него извлекались,
Ибо, меняясь в чем-либо, границы свои преступая,
Всякая вещь прекращает быть тем, чем была она раньше.
Значит: болеет ли дух, поддается ли он излеченью,
Он проявляет все признаки смертности, как уж сказал я.
Истина, видно, противится всяким воззрениям ложным.
С той и с другой стороны торжествует она над неправдой,
Опровергая ее и лазейки ей все преграждая.

Далее видим порою мы, как человек угасает так

Мало-помалу, как в членах теряются все постепенно
Чувства живые. Сначала в ногах его ногти и пальцы
Сини становятся, далее в бедрах, затем и в другие
Члены тихонько проходят холодные признаки смерти.
Если души существо распадается, в это же время
Целости не сохраняя, то должно считать ее смертной.
Может быть, думаешь ты, что душа в состояньи из членов
Внутрь удалиться, чтоб сосредоточиться в месте едином
И таким образом вытянуть всякое чувство из членов?
Но в таком случае в месте, где столько души накопилось,
С черезвычайною силою чувство должно проявляться.
Так как нигде ее нет, как сказал я, то, значит, наружи
Врозь рассекается, вырвавшись, а потому погибает.

Если бы даже признать заключение ложное это

И допустить, что душа внутри тела скопляется где-то
У умирающих, что постепенно наш свет покидают,
Все ж непременно ты должен признать, что душа ваша смертна.
Что нам из этого: гибнет душа, разлетевшись ли в воздух,
Или же в оцепененье приходят, сомкнув свои части,
Если в самом человеке все больше и больше слабеют
Чувства, а жизни везде остается все меньше и меньше?

Так как рассудок есть часть человека и в определенной

Области тела находится, точно глаза или уши
Или ее прочие органы чувств, кои жизнь направляют,
И так как руки, глаза или ноздри, от нас отделившись,
Самостоятельно быть или чувство являть неспособны,
Но уж в короткое время становятся жертвою тленья, —
То сам собою и дух обойтись неспособен без тела
Смертного, в коем содержится дух этот, будто в сосуде
Или же будто в другом чем-нибудь, что, сдается, теснее
С духом связуется, так как пристало к нему еще больше.

Тело и дух сохраняют к тому же все силы живые

И бытием наслаждаются только в своем единеньи,
Так как без тела наш дух сам собою не может
Произвести никоторых движений живых. Точно так же
Телу нельзя без души пребывать и являть свое чувство.
Так же как глаз, отделенный от тела и вырванный с корнем,
Не в состоянии видеть вещей никаких уже больше,
Сами собою ни дух, ни душа ни на что не способны.
Дух и душа наши вкраплены в жилы, во внутренность тела,
И нервы и кости и сдержаны крепко материей тела.
Тельца первичные их распадаться не могут свободно
На расстоянье далекое, и они будят совместно
Те проявления чувства, которых будить уж не могут,
Вырвавшись в воздух на волю по смерти и тела лишившись,
Так как ничто таким образом их уже больше не держит.
Сделался б воздух созданьем живым, если б мог удержать он
Душу в себе и притом сохранить и ее побужденья,
Бывшие в нервах до этого и управлявшие телом.
А потому ты еще и еще согласиться с тем должен,
Что с разложением общим телесных покровов, с отлетом
Веяний жизни душа разлагается, так же как чувство
Духа, затем что причины обоих связуются тесно.

Но если тело живое с душою расстаться не может

И без нее разлагается, запах гнилой издавая,
Есть ли сомнение в том, что душа, удалившись в пространство
И глубины той укромной, как дым разлетается всюду?
Также могло ли бы тело от гнилости столь измениться,
Если б уж в самых своих основаниях не потрясалось
И не стремилась душа из всех членов его удалиться
Всеми путями и ходами через отверстья и поры,
Кои находятся в теле? Из этого ты убедишься,
Что вылетает душа из суставов в рассеянном виде
И что на части она разлагается в самом уж теле,
Прежде чем вылететь вон и в воздушных течениях реять.

Даже, покуда душа еще в гранях вращается жизни,

Часто ее мы расслабленной видим от некой причины:
Кажется, будто ей хочется освободиться от тела.
Вид человека становится вялый, как будто пред смертью,
И поникают бессильно все члены в бледнеющем теле.
Случай такой представляет нам обморок, что называют
Также потерей сознанья. Дрожит человек, всею силой
Он домогается вновь возвратить себе жизни остатки.
Ибо тогда потрясаются силы души и рассудка,
И одновременно с телом они ослабляются. Так что,
Будь тут удар посильней, узы жизни совсем бы распались.
Как сомневаться еще, что душа, удалившись из тела
Прочь на простор, обессилев и всяких покровов лишившись,
Не в состояньи поддерживать жизни не только вовеки,
Но сохраниться не может и самое краткое время.
Кажется, не испытал, умирая, никто ощущенья,
Будто совсем невредимой душа вылетает из тела;
Будто сперва она к горлу, а после ко рту подступает, —
Нет, угасает она в тех местах, где она залегает,
Так же, как гибнут все чувства другие на месте присущем.
Если бы дух был бессмертным, то о разложеньи при смерти
Он не скорбел бы. Напротив, он радостно шел бы наружу,
Как покидает змея обветшалую, старую кожу.

Ради чего, наконец, никогда пониманье и разум

Ни в голове, ни в ногах, ни в руках не родятся, а только
В месте едином, и области определенной присущи?
Не оттого ли, что все возникать должно в месте известном,
Где безопасно продлить бы могло оно существованье?
Так же мы видим в строении членов других многократно;
И никогда не бывает, чтоб тут нарушался порядок.
Каждая вещь за другой всегда следует: пламя не может
Произойти из потока, а зной – от мороза возникнуть.

Кроме того, еще, если души нашей сущность бессмертна,

Если она, отделившись от тела, являть может чувство,
То, полагаю, и пять наших чувств подобает прознать в ней,
Ибо иначе никоим путем мы представить не можем,
Как после смерти блуждает душа в глубине Ахеронта.
В прежнее время писатели древности и живописцы
Душу себе представляли всегда одаренною чувством.
Но без общенья с глазами, ноздрями и даже с руками
Быть невозможно душе, как нельзя, чтоб язык или уши
Сами собой без души пребывали и чувство являли.

В нас ощущение есть, что по целому телу разлито

Чувство живое, и одушевленным нам кажется тело;
И если сильный удар поразит его посередине,
Так что оно пополам на две части должно разделиться,
То, без сомнения, силы души на такие же части
Будут раздроблены, и вместе с телом они распадутся.
Все, что дробится, на некие части свои распадаясь,
Нам указует, что вечную сущность в себе отвергает.
Так, говорят, колесница, снабженная лезвием острым,
Кровью врагов обагряясь, тела разрезает столь быстро,
Что на земле иногда можно видеть еще содроганье
Срезанных членов, покуда сознанье и ум человека
Вследствие скорости той воспринять чувство боли успеет.
Воин, всецело предавшийся духом своим делу битвы,
Часто остатками тела стремится на бой и погибель,
Не сознавая, что левой руки со щитом уже больше
Нет у него, что она лошадьми и колесами смята.
Не замечает один в наступленьи утраты десницы;
Тут же другой опереться желает напрасно на ногу,
Что на земле уж лежит, сохранив еще в пальцах движенье.
И голова, отделившись от теплого тела, живого,
Жизнь сохраняет в лице и глазах незакрытых, доколе
Вся без остатка душа не покинет ее совершенно.
Если тебе есть охота разрезать железом на части
Длинное тело змеи, угрожающей жалом дрожащим
И извивающей хвост то туда, то сюда, ты заметишь,
Как все кусочки отдельные вследствие ран своих свежих
Корчатся в муке жестокой и гной выпускают на землю
И как передняя часть от болезненных ран и страданий
Злобно на заднюю часть нападает, зубами кусая.
Можешь ли ты утверждать, что во всех тех отдельных кусочках
Души отдельные есть? Ты пришел бы тогда к заключенью,
Что не одну только душу вмещает живое созданье.
Значит, душа, что единой была, разделилась тут вместе
С телом самим. Потому, несомненно, и тело, и душу
Смертными надо считать, так как могут они разделиться.
Кроме того, еще, если душа по природе бессмертна,
Если она внедрена в наше тело при самом рожденье,
То отчего мы не можем припомнить, что было о ней раньше,
И не храним никакого следа ее прошлых деяний?
Если в такой уже степени свойства души изменились,
Что от прошедшего всякая память изгладилась вовсе,
То, на мой взгляд, недалеко она и от смерти блуждает.
Вследствие этого должно признать, что прошедшие души
Умерли, те же, что ныне живут, рождены были снова.

Надо добавить: когда б животворные качества духа

После того в нас влагались, как было уж создано тело,
То есть, когда мы вступили уже чрез порог нашей жизни,
Не подобало бы им заодно с оболочкою тела
И заодно вместе с членами в самой крови развиваться,
Но в одиночестве существовали б они, точно в клетке,
Чтоб ощущеньем душа наполняла нам целое тело.
Между тем ровно противное нам говорит очевидность,
Ибо так тесно связуется наша душа со всем телом,
Жилами, сердцем, костями, что даже зубам дано чувство,
Как указует их боль и ломота от влаги холодной
Или же камешки твердые в пище, попавшие на зуб.
Так что, еще повторяю, не следует думать, что души
Суть непричастны к рожденью и смерти законов избегнут.
Нет, надо думать, душа наша так не связалась бы тесно
С телом, когда бы она в нас извне постоянно внедрялась.
Но ведь при связи столь тесной душа не выходит из тела
Несокрушенною и без вреда отделиться не может
Прочь от всех жил и костей, а равно изо всех членов тела.

Может быть, думаешь ты, что душа, к нам внедряясь снаружи,

Вся растекается обыкновенно по всем нашим членам?
Но тем скорей погибать она будет в слиянии с телом.
То, что течет, разлагаться способно, а значит, и гибнуть;
Так же, как пища, везде проходя по суставам и членам,
Гибнет, но тут же собой образует природу другую,
Распределяться должна и душа по всем скважинам тела.
И, как бы ни были цельны наш дух и душа при вступленьи
В тело рожденное, все же, растекшись, они раздробятся
В пору, когда те частицы, из коих родится природа
Духа, как будто по скважинам распределяются в членах.
Так что душа, в нас царящая ныне, должна б созидаться
Из той души, что дотоле погибла, растекшись по членам.
В силу того, мне сдается, что ваша душа дня рожденья
Не лишена, а равно и от смерти она не свободна.
Кроме того, остаются ли в теле умершем зачатки
Этой души или нет? Если в нем остаются зачатки
И пребывают, то можно ль бессмертной считать нашу душу,
Что улетела, при этом утратила некие части?
Если же вся целиком наши члены она покидает,
Так что частей от нее никаких уже не остается,
Как объяснить появленье червей в разложении трупа
И столь несметное сонмище всяких бескровных, бескостных
Одушевленных созданий, кишащих во вздувшихся членах?

Если ты думаешь, будто извне водворяются души

В тело червей и притом по особой душе в каждом теле,
То ты не вник, отчего это множество душ собралося
В том самом месте, откуда одна удалилась. К тому же
Надобно то в рассужденье принять и внимательно взвесить,
Что или души червей собирают заране зачатки,
Чтобы построить из них для бытья своего помещенье,
Или в тела уж готовые после вселяются души.
Но для чего б это делали души? к чему хлопотали б? —
Надо спросить. Так как, если б они пребывали без тела,
То далеко от болезней, нужды и мороза витали б.
Только ведь тело одно ото всех этих недугов страждет,
И много бед сообщается духу присутствием тела.
Но, допустив даже мысль, что душе будет выгодно строить
Тело себе, непонятно, как можно ей это исполнить?
Также входить неспособна душа и в готовое тело;
Иначе б с телом душа не вязалась столь тесною связью,
И между ними сочувствия произойти не могло бы.

Далее, ради чего так присуща жестокость угрюмой

Львиной породе, а хитрость лисицам? Зачем же оленям
Предки побежку дают и врожденную робость их членам?
Или все прочее в этом же роде? Почто возникает
Все от начала веков сообразно с природой присущей?
Не потому ль, что от определенных семян и зачатков
Силы души одновременно с телом всегда возрастают?
Если бы дух был бессмертен и тело менял постоянно,
То перемешаны были бы нравы существ оживленных.
Часто гирканский бы пес избегал нападенья рогатых
Робких оленей, равно как по воздуху ястреб трусливый
В страхе метался б, спасенья ища от погони голубки,
Были бы люди безумны, а дикие звери – разумны.

Ложным путем обосновано мнение, будто, меняя

Тело, душа при бессмертьи своем изменяется также.
Вещь, изменяясь, должна разложиться, а значит, погибнуть.
Так как частицы смещаются и изменяют порядок,
Вследствие этого также душа разлагаться по членам
Необходимо должна, чтобы с телом совместно погибнуть.
Нам говорят, будто души людей переходят в людей же.
Но и хотел бы спросить: почему из людей умудренных
Выйти б могли дураки? Почему неразумны младенцы?
И почему жеребенок в сравненьи с конем столь неловок?
Не потому ль, что из определенных семян и зачатков
Силы души вырастают всегда одновременно с телом?
Можно найти, правда, выход: в телах-де бессильных внедрились
Хилые души. Но все ж в этом случае надо признать их
Смертными, так как они до того изменяются в теле,
Что вместе с жизнью теряют всецело и прежние свойства.
Как бы могла одновременно с телом душа развиваться,
Крепнуть, расти и цветущего возраста жизни достигнуть,
Если б она не была сопричастной ему от рожденья?
Ради чего она жаждет уйти из стареющих членов?
Или боится быть запертой в недрах гниющего трупа?
Или страшится, что старый приют ее при разрушеньи
Сгубит ее? Но ведь гибели нет для созданий бессмертных.

Далее, было бы прямо смешно, как мне кажется, думать,

Что при рожденьи и случке животных присутствуют души.
Будто бессмертные души в количестве неисчислимом
Смертного тела себе ожидают и суетно спорят
Между собой, кому следует ранее в тело вселяться.
Если они не составили между собой договора,
Что прилетевшая раньше душа и внедряется раньше
В новое тело, им даже пришлось бы померяться силой.

Дальше. В эфире деревья не могут расти, а в соленом

Море не может быть облака. Рыбы не станут водиться
В поле. Не может быть крови в дровах или соков у камня.
Точно назначено, где что должно возрастать и водиться,
Также и духа природа не может без тела возникнуть
И пребывать независимой вовсе от жил или крови.
Если же было бы это возможно, то дух приютился б
Прежде всего в голове или выбрал себе помещенье
В пятках, в плечах и в любой части тела бы мог зародиться;
В том же остался бы он человеке и в том же сосуде.
В силу того, что назначено точно у нашего тела
Место, в котором родиться отдельно могли б и развиться
Дух и душа, тем скорей отрицать надлежит нам то мненье,
Будто все это родиться могло б и росло бы без тела.
А потому непременно со смертию тела погибнуть
Также должна и душа, отделившись от целого тела.

Да. Сочетать воедино со смертным бессмертное; думать,

Будто совместные чувства являют они и взаимность, —
Было б безумно. Возможно ль придумать что-либо различней
И отдаленней одно от другого по разности свойства,
Нежели то, что бессмертно, и то, что подвержено смерти,
Чтобы их вместе заставить сносить все жестокие бури!
Вещи при этом, которые вечны, должны непременно
Или ввиду своей плотности противустать всем ударам,
Не допуская, чтоб что-нибудь внутрь их проникло и этим
Их раздробило на некие части (сюда отношу я
Тельца первичные, сущность которых показана выше),
Или же в силу того могут вещи вовеки продлиться,
Что недоступны они для толчков. Пустоту я причислю
К этому роду. Ей чужды удары и прикосновенье.
Вещи бессмертны еще оттого, что вкруг них нет пространства,
Где бы они разложиться на части могли и исчезнуть.
Вот такова вековечная сущность вселенной, вне коей
Нет ни пространства, куда она переместиться могла бы,
Ни таких тел, что могли б ее силой ударов разрушить.
Но, как сказал уж я, духа природа собой представляет
Нечто неплотное, ибо повсюду в него пустота примешалась.
Дух же, с другой стороны, и не есть пустота. Недостатка
Не ощущается в разных телах, что, восставши, способны
С силой на дух наш обрушиться, производя в нем смятенье
Или же как-нибудь иначе гибель ему причиняя.
Нет наконец недостатка в таком бесконечном пространстве,
Где бы душе представлялась возможность рассеивать силы
Или погибнуть от разных иных каких-либо влияний.
Так что не заперты смерти врата и для нашего духа
Чрезвычайно далеко от истины предположенье,
Будто бы должен тем больше наш дух почитаться бессмертным,
Что защищенным является он от вещей смертоносных
Частью тем, что к нему не доходит все чуждое жизни,
Частью же тем, что, хотя б и дошло, отступать перед силой
Некой должно оно прежде, чей вред мы почувствовать можем.
Не говоря уже, что при страданиях тела болеет
Часто и дух, что о будущем мысли его удручают,
Что он от страха немало страдает, томится в работах
И угнетается он угрызением совести. Вспомни
Ряд исключительно духу присущих болезней, утрату
Памяти и наконец погруженье во мрак летаргии.

А потому, если смертен наш дух, то и жизни утрата

Не составляет для нас ничего и пугать нас не может.
И наподобье того, как в прошедшие тяжкие годы
Не сознавали того мы, как пуны, для битвы собравшись,
Землю повсюду неистовым шумом войны потрясали;
Не сознавали, как все содрогалось под сводом небесным
И изнывало в сомненьи, в чьи руки судьба предоставит
Власть надо всем человечеством, власть над землею и морем,
Тем же порядком, когда нас не станет, а дух наш и тело,
Коих единством мы живы, все связи порвут меж собою,
С нами уже ничего не случится, и чувства не смогут
Нас никакие объять, даже если бы перемешалось
Море с землею и небом, затем что в живых нас не будет¹⁵.
Даже когда б наше тело могло проявлять ощущенье
По удалении сущности духа и силы душевной,
Не послужило бы нам ни к чему это, так как союзом
И совокупностью тела с душою мы все существуем.
Если бы снова материя тела сплотилась по смерти
И возвратилась к тому состоянью, в каком она ныне,
Если бы одарены светом жизни мы были вторично,
Все-таки по существу не коснулось бы это нас вовсе,
Раз у нас порваны воспоминания нити с минувшим.
Ныне из нас ведь никто не заботится, чем до рожденья
Были мы. Равным же образом нас не тревожит нисколько,
Что из материи нашей построят впоследствии время.
При разнородности всяких движений, в прошедшее время
Бывших в материи, можешь легко ты понять, что зачатки
Раньше не раз уж бывали в таком положеньи, как ныне.
Но наш рассудок не в силах держать это в памяти, так как
Жизни периоды разделены промежутками были б,
В кои движенье и чувство далеки одно от другого.

Тот, кому в будущем столько тревог предстоит и несчастий,

Должен в то время быть там, где беда его может настигнуть.
Между тем смерть упраздняет все беды. Она отклоняет
Зло то, которое впредь причинить бы могло неприятность,
Если бы к этому времени жил он на свете. А значит,
Ясно нам, что ничего после смерти бояться не надо.
Тот, кого нет уж на свете, не может беде подвергаться.
Раз уж бессмертною смертью похищена жизнь человека,
То для него это все равно, будто бы он не родился.
Между тем можешь ты встретить порой человека, который
Ропщет на то, что сгниет его тело по смерти, иль станет
Жертвою пламени, или же пищей для диких животных.
Знай, что неискренне слово его, что таится в нем все же
Скрытая сердца заноза, хотя отрицает он веру
В то, что по смерти в нем будет какое-то чувство.
Слову не верит, сдается мне, он своему и не может
То допустить, что он с корнем оторван от жизни,
Но бессознательно мнит, что останется нечто по смерти.
Тот, кто при жизни себе представляет, как в будущем станут
Хищные звери и птицы по смерти терзать его тело,
Сам сожалеет себя, потому что в достаточной мере
Сущности не отделяет своей от лежащего трупа.
Видит он в трупе себя и свои придает ему чувства
И оттого негодует, что смертным он создан на свете,
Позабывая, что кем-то другим он по смерти не станет,
Чтобы о том сокрушаться над собственным трупом,
Как этот труп разлагается и изнывает от боли.
Если прискорбно по смерти попасть на звериные зубы,
То я не вижу причин, отчего было б менее тяжко
Сделаться жертвой огня и изжариться в пламени жгучем
Или в меду утопать, или зябнуть от злого мороза,
Лежа на хладной поверхности камня могильного, или
Тяжестью грузной земли наконец быть придавленным сверху.

«Я не увижу уж больше свой дом и жену дорогую!»

«Детки мои не сбегутся ловить у меня поцелуи,
Что наполняют мне втайне отрадою сладкою сердце!»
«Я не свершу больше славных деяний, что будут на пользу
Мне и родным моим! Бедный я, бедный! Все радости жизни
День незадачный один вдруг уносит с собою». Так ропщут
Люди все, но в таких случаях позабывают, что вовсе
Их тяготить уж не будет желание радостей этих.
Если б они хорошо это поняли и поученьям
Верили, то от заботы и страха избавили б дух свой.
Ты, когда смерть тебя в сон погрузит, все дальнейшее время
Будешь избавлен от всяких невзгод и страданий тяжелых;
А между тем перед страшным костром мы оплакивать долго
Будем тебя, обращенного в пепел; от нашего сердца
День ли один не отнимет тяжелого, вечного горя.
А потому я спросить пожелал бы: уж будто так грустно,
Если кто-либо, поверженный в сон, свой покой обретает,
Чтоб из-за этого стоило так сокрушаться в печали?

Именно так поступают нередко участники пира.

Чаши с напитком подняв и чело осенивши венками,
Часто они от души говорят: «Мол, у нас, у людишек,
Коротки радости! Скоро они безвозвратно нас кинут!»
Будто для них после смерти особой невзгодою будет
То, что их жажда измучит и тело несчастных иссушит
И что их будет тревожить немало других вожделений.
Нет, когда тело и дух одновременно в сон погрузились,
То человек сам себя или жизнь свою не изучает.
Так что, хотя бы наш сон и во веки веков продолжался,
Нас вожделенье уже никакое не может касаться.
Все ж тем не менее наши первичные тельца во время
Сна удаляются мало от чувственных всех побуждений,
Так как, от сна пробудясь, человек оправляется снова.
Смерть еще меньше, чем сон, оставляет у нас побуждений.
(Если ничто в состояньи быть меньше чего-нибудь в свете.)
Вместе с тем в тельцах материи следствием смерти бывает
Больший еще беспорядок, и вновь пробудиться не может
Тот, кого раз остановка холодная смерти постигнет.

Если б природа сама наконец подала нам свой голос

И кого-либо из нас укорила такими словами:
«Смертный! что стало с тобой? Отчего предаешься ты грусти
Столь непомерной? Почто ты о смерти горюешь и плачешь?
Если твоя предыдущая жизнь протекала приятно,
Если твои наслажденья и радости в ней не исчезли,
Точно в сосуде просверленном, и не пропали бесследно,
То отчего ты, глупец, не уходишь, как гость насыщенный,
И равнодушно покоя надежного ты не приемлешь?
Если же все, что служило утехой, истрачено даром
И ненавистною жизнь тебе стала, зачем ты стремишься,
Чтобы и дальше все тратилось и погибало без пользы?
Разве не лучше предел положить и заботам и жизни?
Так как, чего б ни измыслила я и ни создала дальше,
Ты не найдешь утешенья ни в чем. Остается все то же.
Хоть бы под бременем лет твое тело еще не увяло,
И не состарились члены, пойдет все одним же порядком,
Даже когда ты века победишь долголетием жизни
Или, тем больше, когда умереть ты не должен вовеки».

Что мы ответим на это? Не то ли, что иск справедливый

К нам предъявляет природа и верно ее обвиненье?
И если кто-нибудь жалкий по поводу смерти тоскует,
Если особенно старец скорбит, удрученный годами,
То не по праву ль бранит его голосом громким природа?
«Прорва! уйди со слезами и жалобным воем отсюда!
Не одряхлел ли ты от пресыщенья утехами жизни?
Так как ты вечно желаешь того, чего нет, презирая
То, что имеешь, прошла твоя жизнь без довольства и счастья,
И неожиданно смерть настигает главу твою прежде,
Нежели, сытый, довольный, способен ты с миром расстаться.
Ныне, однако, покинь все, что к летам твоим не подходит,
И равнодушно другим уступи это, ибо так надо».

Думаю, были б заслужены брань и упреки природы.

Ветхая старость должна уступать постоянно напору
Юности. Нужно, чтоб все возрождалось одно из другого,
И не нисходит ничто в пропасть ада и Тартар глубокий.
Силам материи нужно расти в поколеньях грядущих,
Кои в черед свой с утратою жизни пойдут за тобою.
Сущее ныне умрет, как все умерло бывшее прежде,
И непрестанно одно из другого родится вовеки.
Жизнь нам дается не в собственность, а во владенье на время.
Но оглянись ты на прошлое. Нас не касается вовсе
Та вереница веков, что прошла перед нашим рожденьем, —
Этим природа нам зеркало ставит, чтоб тут отразились
Дальние судьбы грядущих времен после нашей кончины.
Разве есть что-нибудь страшное там? Или кажется грустным
Это? Не сна ли спокойного вид восстает во всем этом?

Все, что, согласно преданью, на дне Ахеронта творится,

То, несомненно, уже в самой жизни находится нашей.
Млеет ли Тантал¹⁶ несчастный от страха под глыбой утеса,
Где-то повисшего в воздухе, как нам толкует сказанье?
Нет. Но тревожит людей в самой жизни их страх беспричинный
Перед богами, и всякая их устрашает случайность.
И в Ахеронте лежащего Тития¹⁷ птицы не мучат.
Да и притом, прокопавшись всю вечность в груди его мощной,
Птицы уже для себя ничего в ней найти не могли бы,
Как велико бы там ни было тела его протяженье
И хоть бы члены его занимали не только лишь девять
Югеров, но покрывали бы даже собою всю землю.
Кроме того, еще вечно мучений сносить он не мог бы,
Как ни могло б доставлять его тело питания вечно.
Тот из нас Титий, которого недуги страсти любовной
Будто бы коршуны жрут и терзают тревожные страхи
Или которого мучит тоска похотливых желаний.
Также стоит и Сизиф¹⁸ у нас в жизни всегда пред глазами.
Тот, кто задумал добиться в народе почета и стражи
Ликторской¹⁹, должен с печалью назад отступить, побежденный,
Так как стремление к власти есть труд безуспешный, напрасный
И сопряженный притом постоянно с тяжелой заботой.
Вот что и впрямь называется вскатывать силой на гору
Камень, который, достигнув вершины, обратно катится
И с быстротой устремляется снова на ровное поле.
Далее. Вечно питать существо ненасытное духа,
Кучу сокровищ копить, никогда не довольствуясь ими, —
Вот, полагаю, что значит цветущего возраста девы,
Льющие воду в бездонный сосуд, как толкует преданье,
И не могущие все же его совершенно наполнить²⁰.
Это бывает, когда времен года чреда круговая
Нам беспрестанно приносит плоды и другие утехи
И вместе с тем никогда нашей жизни не может насытить.

Да, в самом деле ни Цербер, ни Фурии, ни беспросветный

Тартар, из пасти своей изрыгающий страшное пламя,
Не существуют и существовать никогда не могли бы.
Между тем в жизни боязнь наказания за злодеянья
Очень значительна. Для наказанья проступков бывают
Тюрьмы, сверженье преступников вниз со скалы, заточенье,
Розги, смола, палачи, раскаленные бляхи и пытки.
Даже без этого совесть, виновная в скверном деяньи,
В страхе последствий приемлет уколы и кары боится.
И не предвидит она, где границы таким всем невзгодам,
Где отыскать она может конец наказаньям жестоким.
Кроме того, еще совесть боится и мук после смерти.
Этим путем у безумцев становится жизнь Ахеронтом.

Далее вот еще, что ты б сказать себе мог между прочим.

Свет созерцать перестали глаза добронравного Анка,
Хоть он и лучше тебя, нечестивого, был по деяньям.
Также и множество прочих царей и властителей мира
Кончило жизнь, хоть народами славными повелевало.
Сам даже тот, кто когда-то проник чрез великое море,
Кто проложил чрез пучины своим легионам дорогу,
Кто научил проходить по соленым волнам, как по суше,
Кто на коне нападал, презирая угрозы стихии, —
Света лишился и выпустил душу из смертного тела.
Сам Сципион, молньеносец сраженья, гроза Карфагена,
Предал земле свои кости, как всякий невольник безродный.
Изобретатели разных наук и изящных творений,
Братья-певцы с Геликона, из коих Гомер лишь единый
Царским жезлом овладел, все почили, как прочие люди.
И наконец, Демокрит, когда он уже в старости поздней
Стал замечать, что слабеет в нем память и сила рассудка,
Сам добровольно понес свою голову смерти навстречу.
Умер и сам Эпикур, когда жизненный путь не был пройден;
Он, тот что гением род весь людской превзошел и затмил всех,
Как затмевает взошедшее солнце все звезды в эфире!

Будешь ли ты колебаться, досаду являть перед смертью,

Ты, что живой и глядящий на свет, уже к смерти столь близок?
Ты, что во сне свою жалкую жизнь большей частью проводишь?
Даже во бденьи хранишь ты и сны непрестанные видишь,
Свой возбужденный рассудок виденьями тщетно пугая.

И между тем как кидаешься в стороны ты, будто пьяный,

И среди волн переменчивых духа блуждаешь в потемках,
Не в состояньи ты выяснить то, что во вред тебе служит.
Если бы люди могли распознать и изведать, откуда
Тяжесть души происходит и что их гнетет постоянно;
Если б постигнуть могли те причины, которые столько
Муки приносят им, стольким трудом удручая им сердце, —
То не вели бы так жизни, как видим мы большею частью.

Ныне не знает никто, чего жаждет, но всякий хлопочет

Место менять и как будто желает сложить с себя тяжесть.
Часто иной из большого дворца своего убегает,
Так как ему тут наскучило, но возвращается снова,
Чувствуя также себя и вне дома нисколько не лучше,
Иль, иноходцев своих погоняя, стремится в поместье,
Точно торопится помощь подать он горящей постройке,
Но начинает зевать, лишь достигнув пределов поместья.
То погружается в сон, то забвения ищет он всюду,
То он торопится снова покинутый город увидеть.
Каждый бежит от себя самого, но себя он избегнуть
Все же не может никак. Он колеблется тщетно и страждет,
Так как больной не способен причину болезни постигнуть.
Если б он понял причину, то, всякие средства оставив,
Стал бы учиться он знанью природы вещей поначалу.
Ибо тут дело идет не о часе единственном только,
Но о течении вечном времен, где должны оставаться
Все без конца поколения смертных созданий по смерти.

Ради чего, в заключенье, такая привязанность к жизни

Нас трепетать заставляет при стольких опасностях тяжких?
Все равно жизни конец неизбежный для смертных настанет;
Смерти не может избегнуть никто, и должны все погибнуть.
Круг нашей жизни к тому же и быт остаются все те же;
Радостей новых уже никаких нам не встретится в жизни.
Кажется нам наилучшим все то, чего мы не имеем,
Но, получив это, сызнова мы вожделеть начинаем.
Вечно в сомненьи мы, что за удел предстоит нам в грядущем,
Случай какой нас постигнет и где из него будет выход.
Тем, что живем мы на свете, нисколько мы не убавляем
Времени смертного сна. Оттого, что нас смерть захватила
Несколько позже, ее продолжительность не сократится.
Даже хотя б люди жили в течение многих столетий,
Вечная смерть тем не менее той же всегда остается.
Смертный ведь сон у того, кто пределов на поприще жизни
Только сегодня достиг, продолжаться не менее будет,
Чем у того, кто уж месяцы, годы пред этим скончался.