О прожитом с иронией. Часть I

– Отставить. Опаздываете, опаздываете, товарищ майор. Ну-ка, ну-ка, а что это у тебя с шинелью? Повернись, сынок. Товарищ майор, а что это за хлястики у курсантов, а?

Ну и глазастый у нас генерал! Фронтовик! Все высмотрел батя. Сейчас будет всем по самое не хочу. Так и произошло. Генерал метал гром и молнии. Он вспомнил окопы, фронтовые дороги, армейское братство, все вспомнил. Но видно было, что особого гнева от него сегодня не стоит ждать. Курс стоял навытяжку, все ждали, что же будет дальше. Генерал, сняв шинель, пошел в расположение, затем в умывальник, в бытовку. В течение двадцати минут он успел поставить задач курсовым начальникам минимум на месяц вперед. В такие минуты он курсантов не трогал, больше доставалось командованию курса. А курс стоит.

– Товарищ Береговой, – это он начальнику курса, – разберитесь с этими хлястиками, пародию развели, понимаешь! Порядка мало на территории, завтра приду, проверю. Все. Ведите курс.

Развернувшись, надев шинель, генерал не спеша пошел к выходу. Сзади на его генеральской шинели светло-серого цвета красовался темно-серый вельветовый хлястик с замечательным красным кантом, один из тех, что с любовью сшит на швейной фабрике теткой нашего Сереги. Начальник курса посерел лицом, у курсантов глаза вылезли из орбит. К счастью, генерал всего этого не увидел. Зажав рты, курсанты давились и корчились от смеха. У тумбочки, вытянувшись в струнку, повернув голову в сторону убывшего высокого начальства, со счастливой улыбкой стоял дневальный по курсу Леха Мухин. Неужели он… Ну, Леха…

Начальник курса пулей помчался за генералом. Все поняли, он непременно проводит генерала, причем до самого кабинета. Обязательно проводит. А то, не дай бог…

Четверка за наглость

Срок защиты дипломного проекта неотвратимо приближался.

Казалось, вот только определились с темой, начали работать – и на тебе, остается меньше недели.

Как и все, Саня с тревогой и волнением ожидал этого события. Готовился обстоятельно, корпел, как и все, над чертежами, что-то придумывал, писал и зачеркивал, мудрил вновь и вновь. Друзья завидовали ему. Хорошо, дескать, никто не мешает, вот утвердили тему, пыхтит себе человек и пыхтит, а тут что ни день бегом на кафедру и по мозгам, и по мозгам. Переделываешь, переделываешь, конца и края этому процессу нет. Но вот Саню такая простота не радовала. От руководителя, который в этот период сам потел над докторской диссертацией, он еженедельно слышал: «Все по плану, трудись. Давай, давай, шуруй, шуруй». И он шуровал, вновь и вновь что-то рисовал, чертил, писал. Правда, то, что он творил, больше напоминало процесс изобретения велосипеда.

Наступил день предварительного слушания разработанных материалов на кафедрах. По сути, это большая разминка перед защитой, дни до которой уже были сочтены. Подготовив новую рубашку, поиграв до двух часов ночи с соседями по комнате в карты, была у них такая традиция расслабухи перед важными событиями, Саня предстал с ворохом чертежей на кафедре.

Шеф тоже завершил вчерне свой докторский труд и, размягченный, с доброй улыбкой ждал дипломанта. Рядом с ним восседали два адъюнкта кафедры, два молодых, подающих надежды майора. Саша облепил чертежные доски своими добротно исполненными чертежами. На рабочем столе стояли две бутылки лимонада, самодельная бумажная ваза с яблоками. Все, одним словом, готово.

Вперед, защищайте, юноша. И он пошел в атаку. После вступительного слова без пяти минут лейтенант, обосновав важность темы исследования, методику подхода, приступил к изложению материала. Сначала резво и громко, затем все тише и тише. По вытянувшимся и тревожным лицам офицеров кафедры он понял, что-то идет не так, и притих. «Дайте-ка тему, товарищ слушатель, – попросил руководитель дипломного проекта, – ну-ка, что у нас там? А вы пока присядьте, присядьте, молодой человек, вон там, на стульчике». Саня сел в уголке уютного кабинета кафедры. А в это время офицеры у стола шефа что-то активно обсуждали. Все, это конец! Мнительный Сашок в уме уже рисовал страшные картины: вот ему ставят жирную двойку за диплом, вот он изгнан из училища и уезжает в войска, папа, мама и сестричка плачут у отбывающего на Колыму вагона. Зачем же на Колыму? Грустные думы прерывает голос полковника:

– А почему, любезный вы мой, к нам на кафедру консультироваться не заходили?

– Так вы же сами говорили, причем еженедельно: «Давай, давай, шуруй, шуруй». Вот я и шуровал.

– Так вот вы, мил человек, и нашуровали, да так, что защищать нечего. Дипломный проект несостоятелен. И если теоретическую часть еще, куда ни шло, можно выслушать, то ни одного практического элемента к теме нет. Нет ни одного пусть даже самого элементарного расчета. Что мы комиссии предъявим, а, голубчик? И что будем делать?

Голубчик в эти минуты был похож на мокрого воробья. Он стоял красный, как рак, и вспотевший донельзя. Офицеры молчали. Это и их промашка, ясно как день. Что же пареньку не помогли, шуровать и давать – так это надо было вместе, а тут два дня до защиты. Полковник встал.