О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Удивительный был человек этот Александр Иванович Тургенев. Подобно другому холостяку, Крылову, он кушал непомерно, и Жуковский сочинил, что в его желудке помещались «водка, селёдка, конфеты, котлеты, клюква и брюква». Обыкновенно после еды, продолжая беседу с приятелями, он засыпал и быстро пробуждался. Грузное тело не мешало ему быть деятельным и подвижным в удовлетворении своей просвещённой любознательности и во всякого рода непоказной благотворительности не только друзьям своим, по преимуществу людям, судьбою так или иначе обделённым. Он постоянно вёл свои дневники и обширную переписку со многими лицами (например, письмами его к князю Вяземскому наполнены целых четыре тома). Это был человек благоволения, всепрощения, высокого благородства. Недаром Филарет, отказывавшийся постоянно от похорон, вызвался лично отпеть его к похоронам в Новодевичьем монастыре. Князь Вяземский говорил, что Тургенев, живучи в Москве, находился «у ног Свербеевой или митрополита». Екатерина Александровна Свербеева написала Жуковскому прекрасное задушевное письмо о последних днях жизни Тургенева.

26 января (т. е. накануне поединка) Тургенев видел Пушкина на бале у гр. Разумовской, а за день перед тем провёл с ним часть утра; видел его весёлого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости: «мы долго разговаривали о многом, и он шутил и смеялся»; а ещё дня за два «провёл с ним большую часть утра; мы читали бумаги, кои готовил он для 5-й книжки своего журнала. Каждый вечер видел я его на балах спокойного и весёлого»[654]. Но не спокоен он был перед тем на балу у графа Уварова. Покойная графиня Н. В. Строганова говорила впоследствии, что не может забыть зверского выражения в лице его и что на месте его жены ни за что на свете не решилась бы возвращаться домой в одной с ним карете[655]. Граф В. А. Соллогуб писал, что Пушкин в припадках ревности брал жену к себе на руки и с кинжалом допрашивал, верна ли она ему. Накануне поединка Пушкин обедал у графини Е. П. Ростопчиной, супруг которой мне рассказывал, что до обеда и после него Пушкин убегал в умывальную комнату и мочил себе голову холодною водою: до того мучил его жар в голове. 26 числа вечером сидели у княгини Вяземской. В. А. Перовский, граф М. Ю. Виельгорский и ещё кто-то. Самого князя не было дома. Вбегает Пушкин, вызывает княгиню в другую комнату и передаёт ей, что у него назначена дуэль с Дантесом. Княгиня и её собеседники не знали, как им быть, и, не дождавшись почти до утра, чтобы возвратился князь Вяземский, разошлись. Князь, вероятно, был у Карамзиных, где обыкновенно засиживался последним… Надо вспомнить, что князь и княгиня Вяземские, имевшие тогда трёх дочерей-невест, перестали принимать у себя Дантеса, ввиду его наглостей. Покойный граф В. Ф. Адлерберг сказывал мне, что ещё в 1836 году на одном вечере он видел, как Дантес глазами помигивая кому-то на Пушкина, пальцами показывал рога. Это побудило графа (дружного с Жуковским) рассказать о том великому князю Михаилу Павловичу и предложить ему перевести наглого кавалергарда на Кавказ согласно выраженному им как-то желанию. Великий князь не решился последовать этому совету, так как этого нельзя было сделать без соизволения шефа Кавалергардского полка, т. е. самой императрицы Александры Фёдоровны, которая из собственных денег пополняла жалованье Дантеса. К тому же в обществе Дантес имел постоянный успех своим молодчеством и остроумием[656]. Собираясь издавать журнал вроде Английского Четырёхмесячного Обозрения, Пушкин сказал, что ещё не выбрал, какое дать название журналу. «Да вы назовите его „Квартальным Надзирателем“»,— сказал Дантес. Пушкин сам смеялся этому.