О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Радуемся продолжающемуся успешному изучению Пушкина, которое в наши дни имеет значение бодрящее и отрезвляющее. Сделаны новые открытия в Париже в бумагах Н. И. Тургенева, которые переданы в нашу Академию наук его сыном Петром Николаевичем. Академическое издание «Пушкин и его современники» с каждым выпуском становится содержательнее и важнее. Но в особенности следует приветствовать оконченный ныне труд В. И. Саитова, который в уменьи своём издавать исторические памятники нашей словесности превосходит даже покойного А. Ф. Бычкова. В этих трёх томах переписки Пушкина наш поэт, наша отрада, святая искра, выбитая из груди России нашествием Европы, выразился вполне точно, как будто перед нами его рабочий стол и мы можем следить за его письменными занятиями. И в переписке своей, как в своих художественных произведениях, он необыкновенно привлекателен: такая быстрота ответов, такое тонкое уменье приноровиться к характеру писавшего и сказать ему что-либо любезное и ободрительное.

Трудно оторваться от чтения писем его к супруге, Биограф сличит его показания с сохранившимися его Записками 1833—1835 г. Ответные письма если и появятся в свет, то лишь в очень далёком будущем; супруга, конечно, писала ему помногу, когда он уезжал в Москву, Болдино, Волжский край для собирания сведений о Пугачёве[693]. Он сам, как видно, сознавал всю ценность своих супружеских поверений и в одном письме требует от Натальи Николаевны, чтобы она никому не давала списывать его письма. Она же очень ими дорожила и передала их младшей своей дочери на случай, когда её дела потребуют особых трат. Этим самым она и уполномочила Наталью Александровну выручить за них денежную плату, и через посредство И. С. Тургенева она получила от «Вестника Европы» тысячу рублей[694].

Из переписки с друзьями очень драгоценны полуграмотные письма Нащокина. Это был, можно сказать, единственный человек, которому Пушкин вполне доверял. И к нему могут относиться стихи:

Кто клеветы про нас не сеет,
Кто нас заботливо лелеет,
Кому порок наш не беда,
Кто не изменит никогда.

Что Нащокин был человек души необыкновенной, свидетельствует то, что вдова его, которая пережила его на несколько десятков лет, не встречала у друзей и ценителей своего мужа отказа в помощи до самой своей кончины. Писем сестры не имеется, а письма её супруга Павлищева крайне непривлекательны: он, хотя и сам писатель, видел в Пушкине только доставителя ему денег и, живучи в Варшаве, приставал к нему до самой его кончины, так что последнее письмо Павлищева пришло, когда уже Пушкина не было на свете. Брат Лев писал тоже лишь о денежных делах своих. От матери не сохранилось ни одного письма, а от отца лишь одно: они оба предпочитали Александру Сергеевичу его брата. Как известно, с отцом бывали у Пушкина самые резкие столкновения ещё до высылки поэта из Петербурга, о чём имеется рассказ И. В. Киреевского.

Нельзя не дивиться, что, вопреки пылкому своему нраву и всякого рода вспышкам, Пушкин умел быть отменно точен в занятиях словесностью и Русскою историей. Даже и по издании в свет истории Пугачёвского бунта он пополняет свои сведения о самозванце, и ему доставляются о нём новые показания. Лажечников, оценённый им, пишет ему целое письмо о Тредьяковском и Бироне[695]. Любопытно, что в этом томе так мало писем Плетнёва; может быть, скромный любитель Муз не желал подвергать себя, как некогда, надзору и внушениям высшей власти за сношения с Пушкиным[696].