О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

Укрывшись в кабинет,
Одни я не скучаю,
И часто целый свет
С восторгом забываю.
Друзья мне мертвецы,
Парнасские жрецы,
Над полкою простою,
Под тонкою тафтою,
Со мной они живут,
Певцы красноречивы,
Прозаики шутливы,
В порядке стали тут.
Сын Мома и Минервы,
Фернейский злой крикун,
Поэт в поэтах первый,
Ты здесь, седой шалун!
Он Фебом был воспитан,
Из детства стал пиит;
Всех больше перечитан,
Всех менее томит.
На полке за Вольтером
Виргилий, Тасс с Гомером,
Все вместе предстоят.
Питомцы юных граций —
С Державиным потом
Чувствительный Гораций
Является вдвоём.
И ты, певец любезной,
Поэзией прелестной
Сердца привлекший в плен,
Ты здесь, лентяй беспечный,
Мудрец простосердечный,
Ванюша Лафонтен!
Ты здесь — и Дмитрев нежный,
Твой вымысел любя,
Нашёл приют надежный
С Крыловым близь тебя.
Воспитаны Амуром
Вержье, Парни с Грекуром
Укрылись в уголок,
(Не раз они выходят
И сон от глаз отводят
Под зимний вечерок).
Здесь Озеров с Расином,
Руссо и Карамзин,
С Мольером исполином
Фон-Визин и Княжнин.
За ними, хмурясь важно,
Их грозный Аристарх
Является отважно
В шестнадцати томах:
Хоть страшно стихоткачу
Лагарпа видеть вкус,
Но часто, признаюсь,
Над ним я время трачу, и проч.

Вообще Пушкин может служить блестящим опровержением того мнения, которое полагает, что гению не нужны учение и труд. К счастию, ему открыты были в Лицее все средства для удовлетворения любознательности и страсти к чтению. Для лицеистов выписывались даже иностранные газеты. Но, сколько известно, Пушкин не любил этого рода чтение.

Он не пробыл в Лицее положенных шести лет. Зимою 1816 года в лицейском здании был пожар[218], и необходимые по сему случаю перестройки, вероятно, ускорили первый выпуск лицеистов, назначенный в мае 1817 года. Но прежде чем говорить о выходе Пушкина из Лицея, следует упомянуть о товарищах, с которыми приходилось ему расставаться.

Разумеется, все, или по крайней мере большая часть товарищей любили Пушкина, ибо невозможно было не любить его, живя с ним вместе. Для многих из них он был кумиром. Но лучшим ёго другом был Дельвиг,

Товарищ юности живой,
Товарищ юности унылой,
Товарищ песен молодых,
Пиров и чистых помышлений[219]

.

Отсылая читателей к прекрасным статьям г-на Гаевского, в которых собраны о Дельвиге всевозможные подробности, мы заметим одно, что Дельвиг был для Пушкина тем же, чем для Карамзина А. А. Петров, для Жуковского Андр. И. Тургенев, для Батюшкова И. А. Петин. Любя Дельвига со всем пристрастием горячей дружбы, Пушкин думал видеть в нём те достоинства, которых желал самому себе. Этим объясняем мы себе его преувеличенные похвалы.

Но я любил уже рукоплесканье,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши![220]

Или, говоря о первых стихотворениях Дельвига: «В них уже заметно необыкновенное чувство гармонии и той классической стройности, которой никогда он не изменял. Никто не приветствовал вдохновенного юношу, между тем как стихи одного из его товарищей, стихи посредственные, заметные только по некоторой лёгкости и чистоту мелочной отделки, в то же время были расхвалены и прославлены как некоторое чудо»[221].

Некоторых товарищей Пушкин поминает в Лицейской годовщине своей 1825 года[222].