О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

После удаления из Петербурга, в полтора с небольшим года, более сорока одних мелких стихотворений, да поэма, да сочинения в прозе. Но молодой Пушкин подавал собою пример удивительной художественной воздержности. Беспорядочный, беспечный, порою легкомысленный в жизни, он уже тогда был необыкновенно строг, осмотрителен и совестлив как писатель. Из всех названных трудов он напечатал всего четыре стихотворения, именно в 1820 году элегию Погасло дневное светило, и то без имени, а в 1821-м появились в апреле Чёрная шаль, в июне Муза, в сентябре Послание к Чаадаеву, все в Сыне Отечества, с полным именем, с обозначением места и времени[428]. Это были первые стихи Пушкина из ссылки. Если не ошибаемся, в Петербурге ждали от Пушкина, чтобы он показал раскаяние, посвятив талант свой, по примеру предшественников, восхвалению отечества, славе России, описанию воинских подвигов и т. п. Такое ожидание по временам высказывалось и в печати. Так, в Сыне Отечества 1822 года в № X (март), в послании какого-то А. М. К сочинителю поэмы Руслан и Людмила, читаем между прочим:

Почто же восторга священных часов
Ты тратишь для песней любви и забавы?..
Оставь сладострастье коварным женам!
Сбрось чувственной неги позорное бремя!
Пусть бьются другие в волшебных сетях
Ревнивых прелестниц, пусть ищут другие
Награды с отравой в их хитрых очах!
Храни для героев восторги прямые!

В Литературных Листках Булгарина (1824, № 1, стр. 25) прямо сказано: «Гений Пушкина обещает много для России; мы бы желали, чтоб он своими гармоническими стихами прославил какой-нибудь отечественный подвиг. Это дань, которую должны платить дарования общей матери, отечеству. Некоторые отрывки в Кавказском Пленнике показывают, что Пушкин столь же искусно умеет изображать славу, как и граций».

Но Пушкин не хотел насиловать своего таланта; он повиновался со всею искренностию единственно внушениям внутренним и, может быть, в ответ на подобного рода вызовы, слышанные им, без сомнения, и в Кишинёве, сказал про себя:

Но не унизил в век изменой беззаконной
Ни гордой совести, ни лиры непреклонной[429]

.