О, Путник!

Я вдруг каким-то боковым зрением уловил лёгкое движение в районе холма, расположенного в шагах пятидесяти от нас. Двигалось явно что-то живое и крупное. Пёс то же, очевидно, что-то заметил, так как насторожился, хищно оскалился и стал подозрительно, внимательно и пристально вглядываться в то место. Мы некоторое время рассматривали его. Движение не повторилось.

Мне вдруг остро захотелось хоть как-то прояснить ситуацию, в которой я оказался, увидеть хоть какое-то живое существо, разумное или неразумное, опасное или безобидное, всё равно. Бог с ним, с домом, осмотрим потом. Я вдруг неожиданно для самого себя на едином дыхании продекламировал:

Пора мой друг, пора!
Оставим замки, хижины, приюты.
Расправим плечи веселей, и, не найдя нигде уюта,
Восславим солнечность полей!

Я поперхнулся, закашлялся, застыл в полном недоумении. Что это было? К чему? Зачем? Откуда? Каждый раз что-то новенькое!

— Вперёд мой ЗВЕРЬ, вперёд! — гаркнул я бодро и возбуждённо и, не торопясь, направился в сторону холма.

По пути я непонятно зачем, инстинктивно, совершенно непроизвольно, весело, но крайне нервно, лихо и с достаточной силой ударил ПОСОХОМ о землю. Эффект оказался неожиданным и потрясающим. ПОСОХ как-то странно загудел и завибрировал. До сих пор голубое небо вдруг стало серым и мутным, солнце исчезло, воздух явственно сгустился, превратился в тягучий плотный туман, мир трансформировался в нечто непонятное, тяжёлое, зыбкое и неподвластное разуму.

— У, У, У, У… — дико завыл Пёс, прижавшись ко мне, как комнатная собачка, заметившая смертельную опасность.

Я сосредоточился, закрыл глаза, еще крепче сжал ПОСОХ, буквально влился в него руками и лбом и попытался снять овладевшее мною так неожиданно явившееся нервное напряжение, привести себя в состояние покоя. Как ни странно, мне это сразу удалось. Я перестал ощущать мир таковым, каким он был минуту назад. Какая-то всеобъемлющая пустота заполнила меня, в ушах сначала зашумело, затем зазвенело, а потом всё кончилось. Я медленно открыл глаза.

Вокруг почти ничего не изменилось, почти… Всё так же голубело небо, но какой-то необычный, странный и необъяснимый оттенок присутствовал в нём. Всё так же шумела высокая трава, но была она уже не такой зеленой, как прежде. Всё так же, якобы, надёжно стоял на земле дом, но казался он мрачнее, серее, грузнее, старее и суровее, чем раньше.

Я с опаской посмотрел на ПОСОХ, не торопясь, вернулся к дому, медленно и осторожно прислонился к стене, потом сел на ступеньки, взглянул на Пса, неподвижно и спокойно стоящего рядом со мною. Потом я перевёл взгляд на бездонное небо.

— Что это было? — задал я ему вслух совершенно риторический вопрос и нервно вытер пот со лба.

Небо бездонно и грустно молчало. Я поморщился, нахмурился. Ладно, со всем этими неразберихами разберёмся потом, а сейчас не стоит торопиться, следует всё-таки сделать привал, передохнуть, осмотреть дом, спокойно оценить ситуацию, подумать, поразмышлять. Мне вдруг снова остро захотелось есть. Я задумчиво посмотрел на открытую дверь, потом без малейшей опаски вошёл в её распахнутое чрево, и погрузился в сумеречное и прохладное нутро дома, как в бездну.

Прохлада, прохлада… Тишина. Полумрак, едва уловимый запах плесени, пыли, мирный покой. Деревянные полы, стены, потолок. Кирпичная печь, грубо сколоченный стол, на нём посуда из глины и из какого-то тусклого металла, большой кухонный нож, керамический кувшин и, о, чудо! Я увидел кусок хлеба, несколько луковиц, нечто, похожее на вяленое мясо! Всё это лежало на большом глиняном блюде. Я, повинуясь вечному и естественному порыву, быстро приблизился к столу, схватил с него хлеб, мясо, стал жадно их поглощать, заедая горьким сочным луком.

Да, конечно, не самое изысканное из блюд, но сейчас оно казалось мне намного изысканнее всех тех, которые существуют на этом свете! Я припал губами к кувшину, внутри оказалась прохладная вода. Неплохо, неплохо! Очень неплохо!

Стоп! А откуда все это здесь взялось? Почему вода такая прохладная, как будто она только что из колодца или из ручья? Я напрягся, внимательно огляделся вокруг, сконцентрировался, прислушался. Где — то рядом, очевидно в соседней комнате, раздался почти неуловимый уху скрип, затем лёгкий шорох.

— ЗВЕРЬ, ко мне! — крикнул я.

Эффект оказался неожиданным. За стеной что-то громко треснуло, раздался глухой удар, затем послышался шум переворачиваемой мебели, потом я услышал женский визг, именно и несомненно женский. Вслед за этим наступила абсолютная тишина.

Я, не торопясь и уверенно, почему-то будучи абсолютно спокойным, зашёл в соседнюю комнату, ногой распахнув едва держащуюся на петлях деревянную дверь. На скамье у стены я увидел лежащую на ней седовласую тощую старуху. Лицо её было устремлено вверх, глаза закрыты, костлявые руки, переплетенные синими венами, вытянуты вдоль туловища. Тело прикрыто какой-то грубой серой тканью.