О, Путник!

— РОМАН пишется потихоньку, — ответил я, пережёвывая мясо и постанывая от удовольствия. — Ты же знаешь, какой я ленивый и как я подвержен перепадам настроения. Могу писать, писать, писать… А потом вдруг, — бац! Что-то переклинило в мозгу и не пишу месяц, два, три, четыре… Смотрю какие-то глупые фильмы, брожу, читаю, мечтаю, пью, страдаю, трахаюсь. Зачем, к чему?!

— Из всего этого и состоит жизнь… — мудро усмехнулся БОГ.

— Наверное, ты прав… Короче, если бы не мой дурацкий характер и не моя странная натура, то книгу я бы давным-давно закончил.

— Знаю, прекрасно осведомлён, — проворчал ОН. — Трудолюбием и трудоспособностью ты никогда не отличался. Как известно, характер определяет судьбу…

— А вообще, есть ещё один важный фактор, который заставляет меня затягивать творческий процесс, — мрачно произнёс я.

— И каков же он? — живо заинтересовался БОГ.

— Мне кажется, что как только я напишу Роман, то сразу и умру! — грустно сказал я.

— Что!? — ОН чуть не подавился очередным куском мяса.

— То, что слышал…

Бог усмехнулся, наполнил рюмки до краёв, встал.

— За великий процесс творчества, который непрерывен и вечен!

— За творчество, — я тяжело поднялся из своего кресла, без особого энтузиазма осушил рюмку до дна, а потом плюхнулся обратно.

— Мой друг, — тепло произнёс БОГ. — Та белиберда, которая сейчас выходит из-под твоего пера, — это так, разминка, игра в бирюльки. Главная книга у тебя впереди. Я же уже как-то говорил тебе об этом!

— Спасибо за оценку моего творчества! — с обидой воскликнул я.

— Ну, не обижайся, — смутился ОН. — Под белибердой я понимаю отнюдь не то, о чём ты подумал.

— И что же?

— Роман твой очень хорош, талантлив, увлекателен, интересен. Но он будет несколько слабее той книги, которую ты напишешь немного попозже. Понимаешь?

— И когда же я напишу эту самую гениальную книгу? — насторожился я. — А, вообще-то, ты давеча утверждал, что судьбы и предопределённости нет, и человек творит свою жизнь в силу характера и массы различных случайностей. Если это действительно так, то откуда ты знаешь всё наперёд? А?!

— Ладно… Последний тост, и мне, увы, пора, — вдруг засуетился ОН. — За здоровье!

— Постой, постой, мерзавец! — вскочил я. — Не уходи от ответа!

— Спасибо за компанию, меня ждут очень важные, ответственные и крайне срочные дела. ВСЕЛЕННАЯ, знаешь ли, полна проблем!!! До встречи, мой друг, до скорой встречи, — ухмыльнулся БОГ. — Пиши РОМАН, заканчивай его. Запомни один очень важный постулат. Никогда не опасайся конечной станции. За ней всегда следует другая, потому что движение бесконечно! Время у тебя ещё есть, не волнуйся. До встречи! КОСМОС, однако, зовёт! Ибо…

ОН мгновенно исчез, оставив после себя лёгкую вибрацию воздуха, которая не смогла пошевелить ни одного печального и блеклого листа под моими ногами. Ибо…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «КОСМОС»

Как может глина говорить горшечнику: «Что ты творишь!?».

Дело не в том, что женщина тебя простила, а в том, — простил ли ты сам себя…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Казалась так холодна

Луна на небе рассвета,
Когда разлучались мы.
С тех пор я не знаю часа
Грустнее восхода зари!

Океан лениво, тяжело и мрачно колыхался у моих ног. Скалы, на которых я стоял, вполне успешно сдерживали натиск огромной водной массы, что нельзя было сказать о пустынном, сером, голом и беспомощном пляже. Свинцовые, мрачные и холодные волны то решительно накатывались на него, захватывая и всасывая в себя гальку и песок, то возвращались обратно в породившую их бездну, перемешивались в ней, как в гигантском миксере с тёмной глубинной водой, не знающей ранее света и неба. Образовавшийся в результате этого ледяной кипящий коктейль снова поглощал пустынный серый берег, истязал его некоторое время беспощадно и жестоко, безуспешно пытался продлить сладкие садистские ощущения, но его безумные потуги были тщетны.

Волны разочарованно и неохотно покидали истерзанную плоть пляжа и, крутясь в гигантском подводном круговороте, опять смешивались с глубинными слоями воды, теряли свою индивидуальность и забывали о существовании некогда желанной и не раз познанной суши.

Всё обозримое пространство вокруг меня было наполнено и переполнено свинцом, насыщено и перенасыщено мрачным томлением и глубоко скрытым, но крайне напряжённым беспокойством. Рыбачьи лодки и суда в предчувствии приближающегося шторма уже давно поспешно укрылись в бухте, расположенной недалеко от того места, где я находился.

ПОЭТ неслышно и незаметно подошёл сзади, задумчиво продекламировал:

О, когда б ему показать
Рыбаков далёкого Осима:
Как их рукава влажны.
Но морская вода бесцветна,
Не окрашена кровью слёз.