О, Путник!

— Браво, мой друг, хорошо сказано, вы меня удивляете. Вот что значит длительный полноценный отдых! Его конечным результатом является полное прояснение ума и возрождение чувства юмора, — рассмеялся я. — А вообще, наш диалог необходимо внести в анналы.

— Всё уже на своих местах, Сир! — воскликнул ПОЭТ, тяжело вывалившись в раскалённый песок из прохладной мути Портала.

Это его ничуть не задело, не смутило и не огорчило, так одет он был в шубу из меха неведомого мне зверя, на ногах имел тяжёлые унты, а на голове его покоилась огромная лохматая шапка, сползающая Летописцу на нос, так что он совершенно не пострадал от соприкосновения с раскалённой поверхностью прекрасной Второй Планеты.

— Боже мой, сударь, да откуда же вы в таком нелепом виде? — одновременно и искренне удивились мы с МАГИСТРОМ.

— Сир, извините, конечно, меня за дерзость, — обиженно произнёс новоявленный чукча. — Но, если бы Вы попали в своей одежде туда, откуда я пришёл, то через несколько секунд не смогли бы не только телепортироваться, но даже и ни одного слова мало-мальски вразумительного вымолвить!

— И что же за место это такое, и какого чёрта вас туда понесло? — с интересом спросил я.

— Да есть одна довольно интересная планета, Сир, — ПОЭТ сделал неопределённый жест рукой куда-то в небо. — Условия на ней, конечно, не ахти какие. Мороз под шестьдесят градусов по Цельсию, вечные ветра, без кислородной маски не обойтись.

— Ну, и что вы там забыли? — встрял в разговор МАГИСТР.

— Живёт на той планете зверь. Мы на Глории зовём его Ледяным Медведем. Чудище красоты неописуемой. Клыки, когти, шкура, — всё по высшему разряду, ценится на вес золота. Добудешь его, — будешь считаться Настоящим Охотником!

— Подумаешь, проблема, — удивился я. — Входим в Поле, телепортируемся на эту планету, Пси-Трансформируем определённый её участок и всё необходимое в придачу, создаём защитный купол, открываем бутылку пива и ждём зверя. Вот он появляется из метели и хищно бросается на нас, а мы его, родненького, сублимируем, или для интереса просто застреливаем, потом не торопясь, разделываем, доставляем домой, удостаиваемся звания Настоящего Охотника, вешаем шкуру на стену и любуемся ею, и рассказываем всякие охотничьи байки под вечерний чай, или ром, или коньяк. Всё очень просто… Предельно просто, господа!

— Сир, Вашими устами, да мёд пить, — горько усмехнулся ПОЭТ.

— Что не так, в чём подвох, объясните! — заинтересовался я. — Да вы раздевайтесь, а то вон какая лужа натекла, то ли от тающего снега и льда, то ли от вашего пота.

— Эх, Сир, всё не так просто, — пробурчал вновь, как я понял, несостоявшийся Настоящий Охотник, с трудом избавляясь от своего тяжёлого облачения. — Ох, как не просто! Да, тепло тут у вас, однако…

— Да, не томите же, в конце концов! Ну, ну! — с нетерпением воскликнул МАГИСТР.

— К сожалению, во время Великой Охоты Пси-Трансформацией и Пси-Сублимацией пользоваться не разрешается! Позволено естественное облачение, выдаётся кислородная маска, помповое ружьё двенадцатого калибра, семь патронов, нож, топор. Вот, собственно, и всё… Никакого комфорта, никаких Силовых Куполов. Ход охоты снимается со спутника, каждый твой шаг тщательно фиксируется. Позволен напарник… Да, собственно, без него и не обойтись. Идти одному против Ледяного Медведя — это явное самоубийство. Да и вдвоём — почти тоже. В этом-то и заключается весь смысл! Не успеешь вовремя и метко выстрелить, а в случае неудачи быстро телепортироваться, настанет тебе каюк.

Мы с МАГИСТРОМ некоторое время ошеломлённо молчали. Потом у меня внутри вдруг возникло сначала слабое, а потом всё более и более усиливающееся беспокойство, которое постепенно переросло в панику. Я побледнел, похолодел и медленно подошёл к ПОЭТУ. Он, видимо, понял моё настроение и состояние, потому что тоже побледнел, упал и, не обращая внимания на раскалённый песок, не успев снять один унт и телогрейку, пополз от меня прочь в сторону моря.

— Сидеть! — рявкнул я.

ПОЭТ застыл на месте. Пот стекал с него градом. Трусы, сделанные из меха, набухали влагой прямо на глазах. Он выглядел глупо, жалко, смешно и нелепо. Зрелище было сверх комичным. Он сам это понимал.

— Кто был твоим напарником? — тихо спросил я, наклоняясь над Третьим Советником.

Глаза несостоявшегося Настоящего Охотника готовы были выкатиться из орбит, его руки дрожали, он стал до такой степени бледным, что его бы приняли за своего на любом Арктурианском Звездолёте.

— Э, э, э…

— Что произошло с МАРКИЗОЙ!? Где она!? Как допустили и кто позволил!? ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ко мне!!! — на меня, как это бывает, накатилась волна холодной и почти неконтролируемой ярости. — Ах, ты, гад! Ах, ты сволочь! На кол тебя и всех, на костёр, на рею, под расстрел, в кипящую смолу, лошадьми разорву, на дыбу подвешу, в Сибирь в кандалах по тракту пойдёте, кожу сдеру и заставлю её съесть, Глорию к чёртовой матери сублимирую, Галактику взорву! Летопись сожгу!

ПОЭТ как-то странно вздрогнул и потерял сознание. Сзади вдруг раздался весёлый и милый моему сердцу, чуть хрипловатый голосок: