О, Путник!

Памятная доска представляла собою тонкий, плоский, идеально отшлифованный кусок белого мрамора в углу трактира рядом с огромным, пока холодным, сумрачным и тихим камином. Мрамор был украшен несколькими чёрными росписями и надписями с указанием дат. Над доской висели парадные портреты, очевидно изображающие лиц, оставивших свои автографы.

— Извините, сударь, но почему вы решили, что именно мой спутник достоин расписаться на доске? У такого человека должны быть определенные заслуги перед обществом, высокий социальный статус. Но вы же его совершенно не знаете!? — нервно и возбуждённо спросил ШЕВАЛЬЕ.

— Ваша Честь, зачем мне его знать? Его знает Небо, и оно ему покровительствует. Этого вполне достаточно…

Юноша некоторое время переваривал данное откровение, потом как-то обречённо и невесело засмеялся.

— Как хорошо и точно сказано! Как тонко подмечено! Да вы, милейший, — настоящий поэт! — довольно улыбнулся я, а потом раздражённо взглянул на ШЕВАЛЬЕ и стальным голосом произнёс. — Мой юный друг! Не кажется ли вам, что ваши странные комплексы препятствуют мне в данный момент и в данном месте в полной мере насладиться Тихой Прохладой, обещанной нашим милым и гостеприимным хозяином? Соблюдайте, пожалуйста, достоинство и приличия! Спокойствие и ещё раз спокойствие!

— О, Ваше Величество, извините меня, прошу прощения! — мой спутник покраснел, вскочил, суетливо и крайне неловко мне поклонился.

Очевидно, указанные слова были произнесены слишком громко. ТРАКТИРЩИК и официанты застыли, как вкопанные. В зале мгновенно воцарилась тишина. Крестьяне, купцы и дворяне сидели за своими столами неподвижно и, находясь в полном недоумении, искоса и с интересом разглядывали меня.

Ах, юный идиот! Почему я сразу не прогнал его?! Ах, моё бедное глупое «ИНКОГНИТО!». О, как недолго в очередной раз я пребывал в данном благостном состоянии!

Я слегка приподнялся:

— Дамы и Господа! Извините, — всё хорошо, не обращайте на нас внимание. Знаете ли, мой юный друг горяч и поспешен. Молодо, зелено, ну и всё такое… Не совсем точно выразил свою мысль, оговорился, бывает, что тут поделаешь!

Я снова сел за стол, с досадой взглянул на потупившегося юношу, нервно указал официанту на графин и бокалы. Они моментально наполнились вином.

ТРАКТИРЩИК почтительно и тихо сидел напротив, официанты куда-то исчезли. Вино было великолепным, таким, каким ему и полагается быть: сложный и насыщенный букет, лёгкая терпкость, тончайший, едва уловимый, но явно доминирующий вкус полыни среди ещё каких-то трав, бодрящий десертный градус.

— Неплохо, неплохо, — небрежно констатировал я, с наслаждением потягивая божественный напиток.

— Милорд, это лучшее вино такого рода из всех вин, существующих на свете. Клянусь Вам! Оно хранится в моей самой потаённой и заветной бочке. Выдержка — десять лет! За последний год я потревожил покой этого вина только дважды, второй раз, — исключительно ради Вас.

— Спасибо за оказанную честь. А ради кого вы потревожили его покой в первый раз?

— О, Милорд, — ради самой прекрасной из женщин, которую я когда-либо видел в своей жизни! Вы, очевидно, слышали о Графине Первой Провинции Первого Острова? Она гостила неподалёку на юге у Графа Третьей Провинции, следовала в Столицу на Королевский Приём, случайно посетила мой трактир. Боже мой, — какая дама, какая красота, какой ум, какая непосредственность, какое обаяние, какие манеры! Эта улыбка, смех, глаза, руки…

Лицо ТРАКТИРЩИКА озарилось такой первозданно-чистой печалью и умилением, что я внезапно растрогался и нервно смахнул со своих глаз невольно набежавшие на них слезы. То же самое, к моему удивлению, сделал и ШЕВАЛЬЕ. Мы все некоторое время грустно помолчали.

— Да, я вас понимаю… Ох, как понимаю! ГРАФИНЯ действительно — само совершенство. Я имею счастье быть знакомым с нею лично. Позвольте произнести тост в её честь.

Мы, несколько нарушая правила употребления аперитива, быстро осушили бокалы сначала за здоровье ГРАФИНИ, потом за её неземную красоту, затем за её ближних и дальних родственников, ну и конечно же — за любовь. После этого мы с недоумением обнаружили, что вино и в бокалах и в графинах иссякло.

ТРАКТИРЩИК попытался, было, восстановить нарушенный баланс между ожидаемым и имеющимся в наличии:

— Человек, вина! Быстро!

Но я мягко прервал его:

— Пока больше никакого вина… Отведаем ваши блюда, оценим их свойства и качество, немного пообщаемся под тот самый запрещённый напиток, если он у вас всё-таки имеется, после чего, в зависимости от степени полученного мною удовольствия, я, возможно, приму решение о выдвижении вашего заведения на Конкурс Лучшего Трактира Трёх Островов.

Лицо хозяина сначала побледнело, потом порозовело, а затем побагровело. Он, как мне показалось, даже абсолютно протрезвел. Хотя, может ли этакий монстр быть пьяным? Я, конечно же, понимал, что несколько переборщил с блефом и раздачей авансов, но, чем чёрт не шутит, а не организовать ли мне действительно где-нибудь и несколько попозже такой конкурс!? Вполне возможно, вполне возможно…