Читаем О режиссуре фильма полностью

Но «Конец похода» не означает, что это конец истории. Конец утомительного похода – это только название куска. Каждый отрывок ведет нас к следующему. Вот почему это хорошая история. Эдип хочет, чтобы прекратился мор. Он узнает, что мор наслали из-за того, что кто-то убил своего отца, и узнает, что этот кто-то – он. Всякая хорошая драма ведет нас всё глубже и глубже к разрешению, и неожиданному, и неизбежному. Это как рахат-лукум, всегда вкусный и всегда липнет к зубам.

С: Нам надо, чтобы он ушел от бойни?

М: Думаю, да. Но это такой же вопрос, как «Где нам поставить камеру?» В какой-то момент вы, режиссер, принимаете решение, которое может казаться произвольным, но на самом деле может базироваться на постепенно проясняющемся художественном понимании сюжета. Мой ответ на ваш вопрос – «Думаю, да». Конец утомительного похода.

Какой инструмент нам использовать, чтобы определить, что будет дальше?

С: Сквозная линия.

М: А мы знаем, что сквозная линия вот какая: он хочет избавиться от опасной свиньи.

С: Поэтому он садится и ждет.

М: Он может сесть и ждать возле бойни.

С: Он может привязать свинью возле бойни и пойти в бар поблизости. Сядет, выпьет, а тут появится тот фермер, что чинил колесо, и затеет драку. Возвращаемся к свинье, она рвется с привязи, рвет веревку, прибегает в бар и спасает нашего.

М: Вот-вот. Еще гульнем на те же деньги! Мы увлеклись нашей историей, ее причудами и сюрпризами, и она сама предлагает нам возможный исход. А смеемся мы над нашим финалом потому, что он содержит два необходимых элемента, о которых мы узнали от Аристотеля, – неожиданность и неизбежность.

Аристотель пользуется другими словами и говорит о трагедии, а не о драме: у него это страх и сострадание. Сострадание – к бедняге, который попал в такую переделку; а страх потому, что, отождествляя себя с героем, мы видим, что такое же могло случиться и с нами.

Отождествить же себя мы можем потому, что писатель избежал повествовательности. Сюжет мы только видели.

Мы можем отождествить себя в преследовании цели. В этом отождествить себя легче, чем с чертами персонажа.

Большинство сценариев пишутся так: «это чудной парень, который…» Но тогда мы не можем отождествить себя с этим человеком. Мы не видим себя в нем, потому что нам показывают не его борьбу, а его своеобразие, особенности, которые отличают его от нас. Он «владеет карате», он скликает своих собак йодлем, у него странное пристрастие к старинным автомобилям… Как интересно. Хорошо, что у людей в Голливуде нет души, им не приходится мучиться от жизни, которую они ведут. Кто хочет предложить другой финал?

С: Я просто подумал, что свинья может напасть на еще одного человека.

М: Как сказал Ледбелли – он сказал о блюзе, что в первом куплете используй нож, чтобы резать хлеб, во втором используй нож для бритья, а в третьем – чтобы убить неверную подругу. Нож тот же, но ставки повышаются – и точно так строится пьеса или фильм. Если в первом куплете ты резал ножом хлеб, во втором не надо им резать сыр. Мы уже знаем, что он может резать хлеб. А что еще он может сделать?

С: Чтобы повысить ставки, не надо ли в этом месте развить тему опасности от свиньи?

М: Мы не хотим для него новых неприятностей. Мы хотим избавить его от неприятности. Помните: наша задача не создать хаос, а создать порядок из ситуации, которая стала хаотической. Нам не надо беспокоиться о том, чтобы сделать это интересно; беспокоиться надо только о том, чтобы он избавился от свиньи.

Давайте завершим историю весело и бодро, так, чтобы это было и неожиданно, и неизбежно или хотя бы приятно, или уж как минимум внутренне логично. Мы сидим со свиньей на ступеньках. Ночь. Бойня заперта.

С: Следующий кадр – день, и по ступенькам поднимается человек, чтобы открыть дверь бойни – и угадайте, что теперь произойдет? Продаст свинью.

М: Конец фильма. Так.

С: А если так: утро, он просыпается, соображает, что чего-то нет, нащупывает бумажник – нет бумажника. Затем переход на свинью, она мирно лежит, и новый кадр: рядом лежит мертвец с его бумажником в руке. Свинья спасла бумажник.

М: То есть свинья искупила свое преступление, и он может отпустить ее на волю. Отпустить свинью на волю – это решение изначальной задачи, правда? Задача была – избавиться от опасности.

С: Почему он не отпустил ее раньше?

М: Верно. Вы нашли очень важный логический пробел в нашем фильме. На всем протяжении фильма он пытается избавиться от опасного животного. После первого эпизода, где свинья нападает на девочку, нам, как вы отметили, требуется второй эпизод, который мы можем назвать: «простое решение трудной проблемы». В этом эпизоде фермер уводит свинью. Кадр со свиньей, оставленной на склоне холма. Встык – с точки свиньи удаляющийся фермер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью
Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью

Сборник работ киноведа и кандидата искусствоведения Ольги Сурковой, которая оказалась многолетним интервьюером Андрея Тарковского со студенческих лет, имеет неоспоримую и уникальную ценность документального первоисточника. С 1965 по 1984 год Суркова постоянно освещала творчество режиссера, сотрудничая с ним в тесном контакте, фиксируя его размышления, касающиеся проблем кинематографической специфики, места кинематографа среди других искусств, роли и предназначения художника. Многочисленные интервью, сделанные автором в разное время и в разных обстоятельствах, создают ощущение близкого общения с Мастером. А записки со съемочной площадки дают впечатление соприсутствия в рабочие моменты создания его картин. Сурковой удалось также продолжить свои наблюдения за судьбой режиссера уже за границей. Обобщая виденное и слышанное, автор сборника не только комментирует высказывания Тарковского, но еще исследует в своих работах особенности его творчества, по-своему объясняя значительность и драматизм его судьбы. Неожиданно расцвечивается новыми красками сложное мировоззрение режиссера в сопоставлении с Ингмаром Бергманом, к которому не раз обращался Тарковский в своих размышлениях о кино. О. Сурковой удалось также увидеть театральные работы Тарковского в Москве и Лондоне, описав его постановку «Бориса Годунова» в Ковент-Гардене и «Гамлета» в Лейкоме, беседы о котором собраны Сурковой в форму трехактной пьесы. Ей также удалось записать ценную для истории кино неформальную беседу в Риме двух выдающихся российских кинорежиссеров: А. Тарковского и Г. Панфилова, а также записать пресс-конференцию в Милане, на которой Тарковский объяснял свое намерение продолжить работать на Западе.На переплете: Всего пять лет спустя после отъезда Тарковского в Италию, при входе в Белый зал Дома кино просто шокировала его фотография, выставленная на сцене, с которой он смотрел чуть насмешливо на участников Первых интернациональных чтений, приуроченных к годовщине его кончины… Это потрясало… Он смотрел на нас уже с фотографии…

Ольга Евгеньевна Суркова

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Мартин Скорсезе. Ретроспектива
Мартин Скорсезе. Ретроспектива

Мартин Скорсезе: ретроспектива – книга, которая должна быть в библиотеке каждого любителя кинематографа. Дело не только в ее герое – легендарном режиссере Мартине Скорсезе, лидере «Нового Голливуда» в 70-е и патриархе мирового кино сейчас, но и в не менее легендарном авторе. Роджер Эберт – культовый кинокритик, первый обладатель Пулитцеровской премии в области художественной критики. Именно Эберт написал первую рецензию на дебютный фильм Скорсезе «Кто стучится в дверь мою?» в 1969 году. С тех самых пор рецензии Эберта, отличающиеся уникальной проницательностью, сопровождали все взлеты и падения Скорсезе.Эберт и Скорсезе оба родились в Нью-Йорке, ходили в католическую школу и были очарованы кино. Возможно, именно эти факторы сыграли важную роль в интуитивном понимании Эбертом ключевых мотивов и идей творчества знаменитого режиссера. Скорсезе и сам признавал, что Эберт был наиболее пристальным и точным аналитиком его работ.В книгу вошли рецензии Роджера Эберта на фильмы Мартина Скорсезе, снятые в период с 1967 по 2008 год, а также интервью и беседы критика и режиссера, в которых они рефлексируют над дилеммой работы в американском кинематографе и жизни с католическим воспитанием – главными темами в судьбах двух величайших представителей кино. Это издание – первая публикация книги Роджера Эберта на русском языке.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Роджер Эберт

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное