Но «Конец похода» не означает, что это конец истории.
С: Нам надо, чтобы он ушел от бойни?
М: Думаю, да. Но это такой же вопрос, как «Где нам поставить камеру?» В какой-то момент вы, режиссер, принимаете решение, которое может казаться произвольным, но на самом деле может базироваться на постепенно проясняющемся художественном понимании сюжета. Мой ответ на ваш вопрос – «Думаю, да».
Какой инструмент нам использовать, чтобы определить, что будет дальше?
С:
М: А мы знаем, что сквозная линия вот какая:
С: Поэтому он садится и ждет.
М: Он может сесть и ждать возле бойни.
С: Он может привязать свинью возле бойни и пойти в бар поблизости. Сядет, выпьет, а тут появится тот фермер, что чинил колесо, и затеет драку. Возвращаемся к свинье, она рвется с привязи, рвет веревку, прибегает в бар и спасает нашего.
М: Вот-вот. Еще гульнем на те же деньги! Мы увлеклись нашей историей, ее причудами и сюрпризами, и она сама предлагает нам возможный исход. А смеемся мы над нашим финалом потому, что он содержит два необходимых элемента, о которых мы узнали от Аристотеля, –
Аристотель пользуется другими словами и говорит о трагедии, а не о драме: у него это страх и сострадание. Сострадание – к бедняге, который попал в такую переделку; а страх потому, что, отождествляя себя с героем, мы видим, что такое же могло случиться и с нами.
Отождествить же себя мы можем потому, что писатель избежал повествовательности. Сюжет мы только видели.
Мы можем отождествить себя в преследовании цели. В этом отождествить себя легче, чем с чертами персонажа.
Большинство сценариев пишутся так: «это чудной парень, который…» Но тогда мы не можем отождествить себя с этим человеком. Мы не видим себя в нем, потому что нам показывают не его борьбу, а его своеобразие, особенности, которые
С: Я просто подумал, что свинья может напасть на еще одного человека.
М: Как сказал Ледбелли – он сказал о блюзе, что в первом куплете используй нож, чтобы резать хлеб, во втором используй нож для бритья, а в третьем – чтобы убить неверную подругу. Нож тот же, но ставки повышаются – и точно так строится пьеса или фильм. Если в первом куплете ты резал ножом хлеб, во втором не надо им резать сыр. Мы уже знаем, что он может резать хлеб. А что
С: Чтобы повысить ставки, не надо ли в этом месте развить тему опасности от свиньи?
М: Мы не хотим для него новых неприятностей. Мы хотим избавить его от неприятности. Помните: наша задача не создать хаос, а создать порядок из ситуации, которая стала хаотической. Нам не надо беспокоиться о том, чтобы сделать это интересно; беспокоиться надо только о том, чтобы он избавился от свиньи.
Давайте завершим историю весело и бодро, так, чтобы это было и неожиданно, и неизбежно или хотя бы приятно, или уж как минимум внутренне логично. Мы сидим со свиньей на ступеньках. Ночь. Бойня заперта.
С: Следующий кадр – день, и по ступенькам поднимается человек, чтобы открыть дверь бойни – и угадайте, что теперь произойдет? Продаст свинью.
М: Конец фильма. Так.
С: А если так: утро, он просыпается, соображает, что чего-то нет, нащупывает бумажник – нет бумажника. Затем переход на свинью, она мирно лежит, и новый кадр: рядом лежит мертвец с его бумажником в руке. Свинья спасла бумажник.
М: То есть свинья искупила свое преступление, и он может отпустить ее на волю.
С: Почему он не отпустил ее раньше?
М: Верно. Вы нашли очень важный логический