О русском национальном сознании

Здесь Белинский отказывается — явно в тактических целях — от некоторых предшествующих определений. То, что это был именно тактический ход, явствует из следующего. Через пять лет, в 1847 году, Белинский полемизировал с Самариным, который, критикуя натуральную школу, писал о ней: «Материал дан Гоголем, или, лучше, взят у него: это пошлая сторона нашей действительности». И здесь Белинский возражает Самарину как раз с противоположной точки зрения. Поскольку в данном случае ему важно было показать, что натуральная школа вовсе не ограничивается «пошлой стороной», Белинский пишет, что определение Самарина «нельзя принимать за полное и окончательное суждение о Гоголе… Гоголь написал «Тараса Бульбу»… Видно, что поэма эта писана тою же рукою, которою писаны «Ревизор» и «Мертвые души». В ней является та особенность, которая принадлежит только таланту Гоголя… Тарас Бульба так же исполнен комизма, как и трагического величия; оба эти противоположные элементы слились в нем неразрывно и целостно… Вот где, нам кажется, должно искать существенной особенности таланта Гоголя».

Тогда же Белинский пишет Кавелину о героях «Мертвых душ»: «А вы правы, что собственно в них нет ни пороков, ни добродетелей». Гоголь «столько же трагик, столько и комик, но… отдельно тем или другим он редко бывает в отдельном произведении, но чаще всего слитно тем и другим. Комизм — слово узкое для выражения гоголевского таланта. У него и комизм-то выше того, что мы привыкли называть комизмом… Между Гоголем и натуральной школою — целая бездна». Поэтому, признается Белинский, «заранее чувствую тоску при мысли, что мне надо будет писать о Гоголе… надо будет говорить многое не так, как думаешь» (курсив мой. — В.К.).

Все это необходимо иметь в виду, исследуя полемику Белинского и Аксакова. Если отбросить неверную, продиктованную «политическими» требованиями мысль Аксакова о том, что в «Мертвых душах», как он утверждал, «древний эпос восстает перед нами», в реальных позициях спорящих мы обнаружим и сходные моменты.

Аксаков писал: «В отношении к акту творчества, в отношении к полноте самого создания — Гомера и Шекспира, и только Гомера и Шекспира, ставим мы рядом с Гоголем»[54]. Конечно же, «Мертвые души» несовместимы с гомеровскими эпопеями и существеннейшим образом отличаются от шекспировских трагедий (не следует только забывать, что Шекспир писал и комедии). И Белинский совершенно прав, утверждая, в противовес Аксакову, что в поэме Гоголя нет того «содержания», которое присуще этим эпопеям и трагедиям[55]. Однако нельзя не видеть, что Белинсккий здесь же соглашается с Аксаковым в самом главном, и тогда он замечает: «Действительно, Гоголь обладает удивительною полнотою в акте творчества».

Через пять лет Белинский (в статье против Самарина) недвусмысленно заявит, что Гоголь схватывает бытие «во всей полноте и целости его действительности», что в его творчестве осуществлено слияние «серьезного и смешного, трагического и комического, ничтожности и пошлости «жизни со всем, что есть в ней великого и прекрасного». И Белинский придет здесь к выводу, что «из всех известных произведений европейских литератур пример подобного, и то не вполне, слияния… представляет только «Дон Кихот» Сервантеса» (курсив мой. — В.К.)[56].

Что же получается? Возражая в 1842 году против тезиса Аксакова, что Гоголь по характеру «акта творчества», по его полноте сопоставим только с Гомером и Шекспиром, Белинский сам в 1847 году утверждает, что Гоголь в этом отношении сопоставим только с Сервантесом…

О чем же идет речь? Если не обращать внимания на издержки полемики, оказывается, что Белинский и Аксаков в конечном счете оба стремятся понять поэму Гоголя как совершенно особенное — на фоне современной европейской литературы — явление. Оба они, в сущности, утверждают своего рода «ренессансную» природу искусства Гоголя. Причем речь идет не о содержании и форме, а о самом акте творчества — то есть, в современной терминологии, о художественном методе. Это метод, родственный ренессансному реализму. Отсюда и возникает сопоставление с Шекспиром (Гомер — это, уж конечно, явление совершенно иного состояния мира, и Аксаков неправомерно ставит его эпопеи в один ряд с искусством Шекспира) и — у Белинского — с Сервантесом.