Однако все эти неудачи и связанные с ними доносы, угрозы, даже оскорбления со стороны власть имущих не сломили Гааза. Не добившись отмены бесчеловечной системы препровождения ссыльных «в ручных укреплениях» в общегосударственном масштабе, он настойчиво искал пути обхода ее или хотя бы частичного изменения в местных московских условиях. В конце концов Гааз добился того, чтобы прибывающих в Москву на «пруте» ссыльных перековывали в изобретенные им ножные кандалы облегченного типа («гаазовские»).
Ссыльные такое нововведение приняли с восторгом: подвязывая довольно длинную цепь кандалов к поясу, они обретали возможность нормально передвигаться и получали свободу рук.
Гааз в течение всей своей жизни не пропустил ни одной партии, не сняв кого только возможно с прута. «Ни возраст, ни упадок физических сил, ни постоянные столкновения с этапным начальством, ни недостаток средств не могли охладить его к этой «службе»... Недостатку средств на заготовку «гаазовских» кандалов он помогал своими щедрыми пожертвованиями, пока имел хоть какие-нибудь деньги, а затем приношениями своих знакомых и богатых людей, которые были не в силах отказать старику, никогда ничего не просившему... для себя».
До появления Гааза на Воробьевых горах партии ссыльных задерживали там только на короткое время, необходимое для составления списков и выполнения других формальностей. Во избежание излишних хлопот тюремная администрация старалась как можно быстрее отправить прибывающих арестантов дальше, не считаясь с тем, что среди них были люди очень ослабевшие, страдавшие тяжелыми болезнями, в том числе инфекционными и кожно-венерическими.
Ценой громадных усилий Ф. П. Гаазу удалось добить-ся перемен и в этом. Прежде всего по его настоянию был продлен до семи дней срок пребывания ссыльных в Москве. Затем ему было предоставлено право осматривать всех следовавших по этапу заключенных, а больных задерживать до выздоровления. Наконец, по его же ходатайству в 1832 году тюремный комитет выхлопотал средства для организации больницы на 120 коек при пересыльной тюрьме. В этой больнице, перешедшей в непосредственное заведование Гааза, он мог оставлять на некоторое время ссылаемых «по болезни», снимать с них оковы и «обращаться с ними как с людьми, прежде всего, несчастными...»