О сильных мира того

— Это вы известный комедиантщик, который учил огаревских псов? Я много слышала о вас и потому приехала к вам посоветоваться… У меня есть собака — Милорд, это просто прелесть. Душка. Я хочу, чтобы вы непременно, непременно взяли его на воспитание. Если огаревских псов можно было научить, то уж моего Милорда и подавно. Он такой умный, — удивительно. И притом, подумайте, почему мне с моими капиталами не иметь ученую собаку? Неправда ли?

— Я совершенно не знаю, сударыня.

— Ну, все равно. Я-то уж знаю. Я, видите ли, хочу, чтобы мой Милорд был послушен и исполнял все, все, решительно все мои приказания. Это можно, как вы думаете?

— Я совершенно не знаю какие будут приказания…

— Ну, все равно. Я-то знаю. Я вам сейчас все об‘ясню. Слушайте. Например: вот у меня спальня, — рисовала она пальцем на столе, — рядом — дверь в гостинную, из гостинной дверь в маленький корридор, вон там — ванна, а около ванны дверь в кухню; вот я хочу так: — Милорд, — прикажу я своей собаке в спальне, — приведи ко мне Марфушку (Марфушка — это моя горничная), — и Милорд должен побежать в кухню, взять за платье Марфушку и привести ее ко мне. — «Милорд, — скажу я опять, — приведи мне кухарку Степаниду», — и он должен мне тотчас же привести Степаниду.

— Сударыня, — закусывая губы, которые дрожали от смеха, отвечаю я, но для этого мне необходимо иметь вашу Степаниду, вашу Марфушку, вашу спальню, вашу кухню…

Она перебила меня, делая большие глаза:

— Как, а мне сказали, что вы все можете. Какой же вы тогда комедиантщик?

И, раздосадованная, протянула, надув губы:

— Ну, так выучите Милорда хоть ездить на извозчике.

— То-есть, как ездить на извозчике?

— Да так. Веду я это его на цепочке по бульвару, а он вдруг вздумает сесть среди дорожки и я должна стоять около него, потому что его никак не стянешь с места, — собака ведь-во! — показала она выше стола на четверть. А когда пойдет, — уж я его уговариваю, уговариваю дойти до извозчика, чтобы скорее везти домой, а он вдруг заупрямится и тут, — ужасно упрямая собака, — сядет возле самого извозчика, на мостовой — и ни с места. Просто мучение. Приходилось давать свою визитную карточку будочнику, а он скликал народ, чтобы справиться с собакой. Стоят они все вокруг Милорда и тащат, и тащат, как слона какого-нибудь, право, а я сижу на извозчике. Едва-едва втащат к ночи… Она перевела дух и важно добавила:

— Хорошо, что я при своих капиталах известна всем, даже самому князю Владимиру Андреевичу (Долгорукому), а то, что я бы делала без будочника, с моим Милордом?

Я едва сдерживал хохот.

— Скажите, сударыня, а сколько лет вашему Милорду?

— А вы уж сами узнаете у него. Он живет у меня без паспорта, как по-вашему, у собачников, без аттестации, но что стар, так стар, и на одно ухо глухой. Собачий доктор говорит, что он будто еще до меня был болен задними ногами, параличем разбит.

— Извините, сударыня, — отвечал я, уже прямо смеясь ей в лицо, — вашу собаку я не возьму.

Купчиха с Плющихи вскакивает со стула в бешенстве. Она собирается уходить, молча берет зонтик и вдруг всплескивает руками:

— Ах, батюшки, мой зонтик!

Оказывается, мой гусь, которого я выучил стрелять, т.-е. дергать за шнурок, привязанный к курку пистолета, теперь видя перед собой зонтик, он стал дергать за его шнурок с кистью, пока не разорвал вдребезги.

Когда купчиха поднялась и повернулась ко мне задом, я ахнул — весь подол ее пышного шелкового платья был сзади сжеван, изгрызан, моим козлом привязанным в углу.

Купчиха ушла взбешенная.

Едва она уехала, в кабинет вваливается купец с кожевенных рядов Варварки, в больших смазных сапогах, в длиннополом сюртуке с большой окладистой бородой и трехэтажным подбородком.

Сопя толстым носом и брызгая слюной, он торопливо начал выкладывать свои требования:

— У меня, господин комедиантщик, на дворе есть пес Барбос, шалый и не злющий. Сделай милость, обучи его, чтобы он тяпнул за ляшку этого мерзавца, рыжего Степана Федорова, который торгует против моей лавки, тоже кожевенным товаром. Он, подлец, никакой, значит, торговой совести не имеет. Понизил цены без всякого совместного уговора, а товар-то у него — гнилье, — мы отлично знаем, откуда он его получает, и я могу…

— Позвольте, — перебиваю я расходившагося купца, — я этого сделать никак не могу.

— Как? Почему? Ведь мы можем вас ублаготворить, — и он шлепнул пятерней по оттопыренному бумажником боковому карману.

— А говорят покупатели, что огаревскую собаку выучил арестантов грызть в участке.

— Говорят, что — кур доят, — передразнил я его манеру говорить.

И я выпроводил «его степенство» за двери.

V. Князевы приспешники

Но вот дело дошло и до самого князя.

Княжеский камердинер посетил мою убогую квартиру и частным образом, не через полицию, как это у них было принято, передал желание генерал-губернатора видеть меня у себя в два часа дня.

Я отправился по приглашению.

Вход в маленькую приемную князя был с Чернышевского переулка через канцелярию.

Незадолго перед тем князь был в цирке у меня на бенефисе и, сидя в царской ложе, апплодировал мне за работу моего Бишки.